«Послевкусие горечи и тревоги», — фигуранты «дела БелТА» вспоминают прошлогодние события
Новости 7 августа прошлого года шокировали журналистское сообщество. Следственный комитет пришел с обысками в офисы и квартиры журналистов самых популярных изданий, а в истории белорусской журналистики появился термин «дело БелТА».
На допросах журналистам угрожали, требовали вступить в сотрудничества с органами и дать «нужные» показания против главреда TUT.BY.
В ходе судебного процесса над Золотовой стало очевидно: «дело БелТА» было искусственно сфабриковано. Телефон Марины власти прослушивали задолго до якобы имевшего места обращения руководства БелТА в милицию.
Логины и пароли от новостной подписки БелТА не менялись годами и свободно ходили в журналистской среде. Скорее всего, никому и в голову не приходило, что за использование информации государственного инфомагентства вообще можно привлекать к ответственности.
Скорее всего до того времени, пока на самом высоком уровне государство не признало, что в погоне за печатными тиражами и принудительной подпиской проиграло интернет независимым изданиям.
Дело оставалось за малым, была разработана спецоперация…
Только-только начались обыски, а СК уже отрапортовал пресс-релизом, который мгновенно разошелся по медиа: «по подозрению в совершении преступления задержаны Марина Золотова, Анна Калтыгина, Татьяна Коровенкова».
Также в пропагандистских целях следствие слило в госпрессу запись телефонного разговора журналистов. Разговора, который позже даже в суде слушался в закрытом режиме. Но тайна следствия и личных разговоров тогда еще даже не подозреваемых граждан никого не интересовала.
Позже обвиняемыми были названы 15 журналистов разных изданий: Ульяна Бобоед, Дмитрий Бобрик, Павлюк Быковский, Анна Ермаченок, Алексей Жуков, Марина Золотова, Анна Калтыгина, Татьяна Коровенкова, Владислав Кулецкий, Ирина Левшина, Екатерина Пантелеева, Анна Руденко, Галина Уласик и другие.
Спустя год фигуранты «дела БелТА» рассказали о том, что прошлогодние события оставили в их жизни, как повлияли на работу и журналистское сообщество в целом.
Павлюк Быковский, Deutsche Welle
— У меня осталось ощущение хрупкости той реальности, в рамках которых живешь. И ощущение благодарности, которое испытываешь ко всем, кто проявил солидарность — к коллегам в Беларуси и Германии, друзьям, правозащитникам, соседям по дому, родителям одноклассников моей дочери, к Белорусской ассоциации журналистов, которая подставила плечо. Жена превратилась на время в моего пресс-секретаря и моего личного правозащитника, ее поддержка была неоценимой. А иногда помощь приходила «откуда не ждали».
Я не заметил, что для меня закрылись какие-то двери, с чем столкнулись некоторые фигуранты дела. Я по-прежнему не делю журналистов в зависимости от их рабочего места. Для меня важнее, как именно и что именно они пишут, а если говорить о дружеских отношениях, то тут на первый план выходит, какой это человек и что нас с ним связывает.
Есть некоторые позитивные подвижки в отношениях с близкими. Из-за вынужденного безделья в какой-то момент я стал больше времени проводить в разговорах с дочкой и, что называется, втянулся. Теперь безделья нет, но есть большая потребность в общении с близкими.
Если говорить про сообщество, есть несколько аспектов. Есть вызов для тех, кто занимался медиабизнесом и верил, что отказ от баррикадной журналистики сам по себе решает проблему отношений с властями. Теперь они понимают — это не панацея.
Есть вызов для поколений журналистов, которые пришли в профессию уже после консолидации правящего режима. Они до сих пор если и сталкивались с политическими репрессиями, то только в отношении маргинальных групп, к которым журналисты не относились. Теперь в их понимании границы возможного расширились.
Для остальных это не стало новостью. Среди позитивных последствий я вижу то, что журналистское сообщество прошло испытание на способность проявлять цеховую солидарность. Вот это, как говорит один белорусский политик, дорогого стоит.
Алексей Жуков, фрилансер, сотрудничает с Reform.by
— Через год события прошлого года воспринимаются уже не так остро. Смотришь на них как на опыт, который, не хочется повторять. С другой стороны он кое-что дал в плане понимания, как работает система. На тот момент ощущения были более драматичными.
Что касается журналистского сообщества, дело все-таки ударило по цеховой солидарности. Она, конечно, никогда в Беларуси сильно не проявлялась, с обеих сторон всегда были идейные и непримиримые личности, но в целом было чувство, что коллеги как-нибудь найдут общий язык — как-никак многие вместе учились, даже работали в одних изданиях и т. д. Сейчас на это рассчитываешь уже меньше.
Ирина Левшина, БелаПАН
«Дело БелТА» оставило послевкусие горечи (с журналистами расправлялись руками их коллег из госСМИ) и, что самое неприятное, — тревоги.
Мне морально тяжело оказываться в районе парка Горького, проходить мимо здания СК. Когда вижу на улице автозак, невольно вспоминаю, как он выглядит изнутри. Когда звонят по телефону, и незнакомые голоса обращаются ко мне по имени-отчеству, напрягаюсь — именно такими официальными голосами нас вызывали на допросы.
Как-то, возвращаясь домой, наткнулась на милицейский уазик возле своего подъезда — ощутила холод где-то на уровне солнечного сплетения… В общем, стресс оказался сильнее, чем казалось поначалу.
Спустя год я думаю об этом деле то же, что и в первый день, — политический заказ. И заказчики по-прежнему неизвестны, можно лишь догадываться, из каких они структур: госидеологи, КГБ, МВД? Или все вместе? Этакий штаб по зачистке информационного поля…
Пауки, которые плетут свои подлые сети, и при этом, видимо, чувствуют себя весьма значительными фигурами. Когда-нибудь они сожрут друг друга — среди насекомых это распространено. Как бы то ни было, желаю им увидеть автозак изнутри. Да-да, злости во мне прибавилось.
Уважения к своим коллегам прибавилось — они стали как-то ближе, роднее. Выяснилось, что можем работать в экстремальных условиях, быть солидарными, рассчитывать друг на друга, доверять. И это — важнейший для меня итог «дела БелТА».
Думаю, журналистское сообщество в нашей стране уже давно привыкло, что нужно быть готовым ко всему (я сейчас именно о журналистах — не о пропагандистской обслуге). В конце концов, был 2010 год, когда наши коллеги задерживались не на сутки-двое, а на недели и месяцы, были вынуждены покинуть страну и до сих пор опасаются вернуться на родину. Мы живем в полицейском государстве, где действует принцип: «закон что дышло, куда повернул, то и вышло». И об этом нужно постоянно помнить.
Если суммировать, то пока «дело БелТА» для меня — незавершенный гештальт, но я надеюсь завершить его в ближайшее время.
Ульяна Бобоед, TUT.BY
— И через год я все еще не понимаю, зачем было нужно это дело и кому оно выгодно. 7 августа с журналистами работало больше 20 следственных групп, то есть больше сотни человек занималось «делом БелТА». А еще до этого велась прослушка, проверяли наши банковские счета.
Чтобы вырубить в 6 утра связь ближнему окружению журналиста, нужно как минимум это ближнее окружение вычислить — то есть нас, нашу жизнь, какое-то время изучали правоохранительные органы. Представляете, какой масштаб у дела! И какие на эту операцию были потрачены ресурсы. Ради чего?
Я рассуждаю так: государство должно быть заинтересовано в том, чтобы распространять информацию о своей деятельности, официальную точку зрения максимально широко. Не читателю это нужно, а именно государству. Так зачем с таким размахом ломать работающую схему, оставлять для официальной информации в интернете небольшое гетто в виде государственных СМИ, сужать свое же поля для деятельности? Ну ок, кто-то таким образом доказал кому-то свою незаменимость, получил больше бюджетных денег и льготных квартир. Но ведь в итоге в «деле БелТА» проиграли все.
Последнее, чего я могла ожидать в своей жизни, — это уголовное дело. Я ж книжный червь, до 7 августа участкового ни разу в жизни не видела. А тут сразу полный набор — обыски, допросы. 8 человек, в том числе ОМОН с оружием, приходят ко мне домой, чтобы забрать мобильник, паспорт и зарплатную карточку. Страшное чувство беспомощности — у тебя вообще нет никаких прав и ты ничего не можешь с этим сделать.
Я не из тех, кто считает, что такой опыт делает нас сильнее. Этот, думаю, не нужен никому. Предпочла бы не знать, как работает система — честно, была гораздо лучшего мнения о правоохранительных органах.
Уголовное дело в биографии, несмотря на то, что уголовное преследование было прекращено, — на всю жизнь. Например, больше не дают кредит, хотя кредитная история — идеальная, доход — официальный, стаж — непрерывный. Банки высылают запрос в МВД при рассмотрении документов — и все. Не знаю, что именно им отвечают, но это точно не данные об административном штрафе, которым все закончилось. Попав в какую-то эмвэдэшную базу, видимо, уже нельзя работать в госорганах или в финансовых организациях. Это, кстати, нелогично. Если после такой проверки — даже мои личные сообщения за несколько лет прочитали — смогли придраться только к чтению БелТА, это, наоборот, должно идти в плюс.
Во время «дела БелТА» поняла, что у меня классные коллеги, отличные работодатели — и прежний, и нынешний. Да, осталось чувство вины перед ними. То есть я понимаю, что это была большая игра и я в ней просто пешка. Но формально, из-за того, что я в подписке БелТА прочитала новость о том, какое мероприятие пройдет в пресс-центре БелТА, руководство «БелКП-ПРЕСС» было вынуждено «общаться» с СК, а у главреда TUT.BY теперь есть судимость.
Отношения с некоторыми коллегами после 7 августа переросли в дружеские, а близкие люди стали еще ближе. Многие знакомые просто написали короткие сообщения вроде: «Поддерживаю, могу помочь деньгами». Деньги не понадобились, но такая поддержка очень важна.
А вот дверь я больше никому не открываю. Недавно около 22.00 позвонил мужчина, который представился участковым (а 7 августа я открывала дверь именно «участковому»). Поговорила с ним из-за двери, параллельно набирая мужа. Этот урок я выучила. Если к вам пришли, пытайтесь позвонить близкому, дозвонились — утопите мобильник. В нем сейчас все наши данные.
Я работаю в журналистике 19 лет, и не помню такого периода, когда еще сообщество было таким разделенным. И такого открытого противостояния, таких хамских публичных высказываний тоже не помню. Целую кампанию развернули. Сейчас так быстро все развивается в журналистике, столько возможностей в интернете — есть чем заняться, куда развиваться, чем увлечь читателя, — а нас вовлекают в какую-то бессмысленную идеологическую возню…
Владислав Кулецкий, Realt.by
— У меня осталось ощущение, что все в итоге пожалели об этом деле. Оно не принесло ничего ни БелТА, ни тем, кто защищал его интересы. В интернете для более высоких позиций в поисковых системах важна не только оперативность, но и сам вес издания (насколько много людей приходят читать новости именно на сайт), а также его цитируемость. БелТА в цитируемости не было равных.
Имея первоочередной доступ к важной информации от госорганов, информагентству было легко получать много ссылок с других ресурсов. Теперь же на БелТА ссылаются только в особых случаях — если информации больше нигде нет.
При рассмотрении этого дела в суде очень удивило, что некоторые работники государственных изданий заявляли, будто информация БелТА была для них, по сути, основой оперативной информации перед выпусками новостей. Я бы не стал признаваться в том, что основа контента моего издания — чужая информация. Все издания борются за эксклюзив.
Гнаться за тем, чтобы первым у кого-то что-то перепечатать? Гордиться тем, что ты вынужден брать важную информацию с чужого сайта, потому что у тебя нет оперативного доступа к этой информации? Так себе позиция.
Для меня как редактора и как журналиста каждая перепечатка чужой информации — маленькое профессиональное поражение: это значит, что мы что-то не заметили, куда-то не сходили, о чем-то не догадались. И решение о перепечатке принимается только исходя из ответственности перед читателем: дать полную картину того, что происходит в стране по нашей теме.
Это дело подняло большую проблему в белорусской журналистике — доступа к официальной информации от государственных органов и структур. Но решить ее так и не удалось. Ничего не изменилось, а в некоторых случаях стало даже хуже. Как была, так и остается монополия БелТА.
Многие сообщения о действиях президента или министерств появляются на сайте информагентства раньше, чем на сайтах президента или этих госорганов. А некоторые министерства собственную информацию размещают на своих ресурсах как перепечатку БелТА, хотя первоисточник информации — они сами.
Моя жизнь и работа не изменились. Все знакомые и близкие поддерживали, никто не считал меня вором, преступником. Хотя было и несколько недоброжелателей. Но это ерунда. А вот сам я, мне кажется, изменился. Появилось понимание того, как идет следствие и как себя лучше вести, когда попадаешь в такую ситуацию. А еще появилось осознание, что правда мало кому интересна: это касалось и следствия, и его информационного сопровождения.
Из материалов своих бывших коллег, которые пытались сказать, что я и другие фигуранты дела — воры, я узнал много о себе интересного. Самое удивительное, что никто даже не пытался выяснить, как дело обстоит на самом деле. Оценки давались до решений суда или привлечения к административной ответственности. Я впервые оказался в такой ситуации и рад, что стараюсь в своей работе не делать такого по отношению к другим.
Если говорить про сообщество, усилилось разделение на журналистов государственных изданий и независимых. Если раньше это была очень условная грань, то в этом деле всех обязали занять либо одну, либо другую сторону. Нейтральным остаться было нельзя. Но все равно журналисты общаются и дружат — независимо от принадлежности изданий. Многие смогли удержаться от навешивания ярлыков. И это радует.
Уже после суда оказалось, что среди моих знакомых есть люди, которые могли выступить в защиту главреда TUT.BY Марины Золотовой, но не стали этого делать, потому что не хотели «светиться». Это для меня было шоком.
Анна Калтыгина, TUT.BY
— Несправедливость. Ведь какая ирония, все фигуранты заходили на платную подписку БелТА, кроме Марины Золотовой. А в итоге осудили ее — за бездействие. Но почему в этом случае не судили редакторов других СМИ?
Почему следователи говорили о том, что агентство, которое допустило у себя «проходной двор», также понесет ответственность. Но в итоге пароли, которые не меняют годами (14−15 лет) и отправляют по факсу, — это нормально, образец компьютерной безопасности?
Осталось и чувство недоумения. Я до сих пор не понимаю, зачем было устроено это шоу — с уголовным делом, с обысками, задержаниями, показами по ТВ и прочим? Кто и чего хотел этим добиться?
Спустя год об этом стараешься вспоминать с юмором. Например, когда меня спрашивают о «деле БелТА» я отшучиваюсь, что всегда знала, что обо мне напишет WP, NYT, ВВС и Reuters. Но думала, что это произойдет, когда я получу Пулитцеровскую премию, а не потому, что стала фигурантом уголовного дела (смеется. — Ред.).
А если серьезно, до «дела БелТА» я была идеалисткой. Коллеги часто подшучивали, что я смотрю на правоохранительные органы через розовые очки. И я до сих пор где-то верю, что по большей части все же милиция нас бережет, СК раскрывает преступления, прокуратура стоит на страже законности, а суды выносят беспристрастные и справедливые приговоры.
А в том августе я просто ощутила, что я — вошь. Не редактор, мать или женщина. Я просто вошь для государства. И это по мне сильно ударило — мы все насекомые перед системой, раздавит, и не заметит.
Еще в том августе мы боялись, что Марину могут задержать после очередного допроса (ее статья как раз предусматривала задержание больше, чем на 72 часа).
И мы спокойно обсуждали с коллегами, что мы возьмем зубную пасту и щетку, смену белья и пойдем на Фрунзе под окна Следственного комитета с плакатами — потому что мой главный редактор не должен страдать из-за своих сотрудников. Вот что из меня тогда сделало «дело БелТЫ». Вот кого они сделали: человека, который готов идти куда-то с плакатами. А раньше я такой не была.
Что изменилось — отношение к коллегам, с которыми мы через «дело БелТА» прошли. Мы часто спорим, а иногда даже ругаемся, но стоит кому-то сказать «эй, мы столько пережили вместе» — это моментально успокаивает. Многих своих коллег я вообще увидела с другой стороны.
Например, Анечка Ермаченок показала, что она гораздо сильнее многих из нас, Ульяна Бобоед смогла тяжелый опыт трансформировать в прекрасный проект «Если к вам пришли», а с Таней Коровенковой из БелаПАН мы перестали быть виртуальными друзьями в Facebook)
И совсем другое отношение к Марине Золотовой. Ум, честь, совесть — это всегда было про нее. Но готовность жертвовать собой, оговорить себя, чтобы ее сотрудников выпустили из ИВС — это не про главного редактора, это про человека. И все эти месяцы она шутила, смеялась и подбадривала нас, хотя только она знает, как ей было тяжело.
Мне повезло с работой и с главным редактором. И мне очень жаль, что мы, я ее подвела. Этого я себе никогда не прощу…
Дмитрий Бобрик, TUT.BY
— У меня до сих пор не укладывается в голове, как можно и для чего все это можно было устраивать. Меня по-прежнему мучает вопрос, для чего нужно было с самого утра врываться домой к журналистам? Причем к каждому из нас пришло по 8–10 человек, в том числе и ОМОН. То есть журналисты настолько опасны, что без врывания с самого утра в жилье, заламывания рук на полу, прослушки телефонов и помещения в ИВС не обойтись? А доведение все этого до суда над Мариной — пик абсурда. Кстати, перед мамой Тани Коровенковой, которую продержали день на стульчике в коридоре, насколько знаю, так и не извинились.
Если говорить про работу, эта ситуация еще больше сплотила нас с коллегами. Она показала, что компания не бросит своих сотрудников в такие непростые моменты, а поможет и поддержит.
Боюсь переоценить влияние этого дела на журналистское сообщество. Но хотелось бы, чтобы в будущем оно было более солидарным, когда возникнет такая необходимость. А в наших условиях такая потребность появляется нередко, взять хотя бы постоянные штрафы и суды над журналистами «Белсата».
Анна Ермаченок, TUT.BY
— Я все ещё не считаю, что был повод для уголовного разбирательства. Мне жаль потерянного времени и денег. Мне было неприятно посмотреть на систему следствия и суда изнутри. Не хочется хранить эту историю в памяти, стараюсь поскорее ее забыть. Зато мы с коллегами стали ближе друг к другу. А ещё я стала увереннее в юридических вопросах, знаю хорошего адвоката. Но надеюсь, он больше не понадобится.
А ещё у меня прошла технологическая паранойя. Раньше я часто думала «а что, если мой телефон прослушивают?» «а что, если эту переписку увидят правоохранительные органы?» Теперь я просто держу это в голове как факт — да, такое возможно. Пишу и говорю только те вещи, которые не стыдно показать «товарищу майору».
Что касается журналистского сообщества, то я впервые заметила профессиональную солидарность в Беларуси. Мне кажется важным, что СМИ не проигнорировали это дело. Благодаря им эта история стала такой известной.
И, конечно, удивили госСМИ с их оскорбительными выпадами. Вообще не понимаю жанра «полоскания» в помоях. Я стала значительно меньше их уважать. Зато у нас остались мемы — про «банальных хакеров», например.
Татьяна Коровенкова, БелаПАН
— Меня и сейчас не оставляет ощущение искусственности и придуманности этого дела, причем его абсурдность изначально была понятна всем, в том числе следователям, но все выполняли приказы.
По-моему, те, кто придумали это дело, не ожидали, что последует такая реакция журналистского сообщества, правозащитников, дипломатов, международных организаций. И эта реакция заставила все же как-то ужать изначальный размах дела.
Год спустя мы с коллегами, конечно, вспоминаем все произошедшее, эта тема всплывает периодически в разговорах. Мы с Ирой отпускаем какие-то шуточки. Недавно мы, уже не помню по какому поводу, пересказывали, как нас оформляли в РУВД перед тем, как везти на Окрестина. Сидевший рядом коллега слушал-слушал, а потом говорит: «Нет, я все же не понимаю, как вы умудряетесь так весело и легко рассказывать».
Отношения и с близкими, и с коллегами стали более доверительными. Совместное преодолевание трудностей очень сближает. Практически вся редакция оказалась стойкими оловянными солдатиками, которых ничего не пугает. Очень важно понимать, что возле тебя есть люди, которые станут рядом с тобой, станут за тебя и не сдвинутся с места, что бы ни случилось.
Еще я по-прежнему жду, когда официальный представитель Следственного комитета выполнит данное публично обещание принести извинения моей маме за то, что ее почти до ночи продержали в СК без всяких объяснений, совершенно не интересуясь, как она себя чувствует, не предложили даже стакана воды.
Из бытовых привычек — я перестала открывать дверь, когда в домофоне слышу «это почтальон, уборщик, «Ва-банк» принесли или откройте, пожалуйста, мне в соседнюю квартиру». Очень запомнилось, как оперативники утром 7 августа представлялись коллегам работниками ЖЭСа.
Первое время дергалась, когда на даче возле дома останавливались незнакомые машины. У нас там по улице обычно проносятся на космических скоростях, поэтому машина, притормаживающая у калитки, вызывала тревогу.
Телефоны подруг, Иры Левшиной, Димы Новожилова, редакторов теперь есть не только в мобильнике, но и записаны на бумажках в нескольких экземплярах и рассованы по разным местам в квартире и на даче. Так, на всякий случай (смеется. — Ред.).
Еще совершенно разлюбила улицу Фрунзе. Раньше, если оказывалась по делам в том районе, любила пройтись именно по Фрунзе вдоль парка Горького. Теперь предпочитаю пусть и сделать крюк, но по ней не идти.
Что касается сообщества, мы еще больше разделились на тех, кто работает в государственных СМИ, и на тех, кто в негосударственных. Очень хорошо теперь понимаешь, что люди, которые с тобой здороваются, улыбаются, просят поделиться цитатами, которые не успели записать, с легкостью смогут написать про тебя и твоих коллег всякую чушь, как только им поступит такой приказ.
Марина Золотова, TUT.BY
— Я считала и считаю, что эта история никому не была выгодна. И те, кто ее затеял, не слишком хорошо подумали о последствиях. Да, журналистам и редакциям пришлось пройти через обыски и задержания, мы потеряли много времени и денег, но и те, кто это дело инициировал и кто участвовал в этой истории, выглядели бледно. Особенно это стало очевидным в суде.
Я по-прежнему уверена, это не дело о том, что журналисты читали по старым паролям «государственные новости». Если бы дело было только в этом, то вопрос можно было бы решить на уровне руководства СМИ или в гражданско-правовом порядке. Но кому-то понадобилась «спецоперация», которая растянулась на год (ведь история началась не в августе, когда нас задержали, а в марте, когда прослушали мой телефонный разговор).
Целью было показать, «кто здесь главный», запугать, а также получить доступ к информации — вдруг найдется что-нибудь еще. Следствие ведь интересовалось далеко не только «делом БелТА». И, наверное, замысел инициаторов предполагал и для журналистов, и для TUT.BY гораздо более серьезные последствия. По «делу БелТА» разделились мнения у властей. Я думаю, это, а также пристальное внимание журналистов и общественности позволили обойтись относительно малой кровью. Но теперь у меня есть судимость.
И, конечно, меня до сих пор мучают вопросы. Почему, если 34‑й статьей Конституции нам гарантируется право на «получение, хранение и распространение полной, достоверной и своевременной информации о деятельности государственных органов», есть еще платная подписка на новости о деятельности госорганов?
Тем более, что средства на содержание государственных СМИ идут из наших налогов. Почему у нас БелТА обладает монополией на информацию от госорганов, разве это не нарушает 34‑ю статью Конституции?
Что касается моей жизни, то определенно я стала больше ценить тех, кто рядом. Потому что на плечи родных и коллег лег даже больший груз, чем на меня. Я очень благодарна всем, кто нас поддерживал: журналистам, коллегам по TUT.BY, руководству компании (я восхищаюсь этими людьми), читателям. Это, правда, очень помогало. А еще помогало чувство юмора. Скажу честно, бывали очень трудные времена. Но эти трудности нас сплотили.
Безусловно, эта история повлияла и на нашу работу. Мы стали более внимательными, более осторожными в плане информационной безопасности.
Интересно, что наша личная история вдохновила нас на создание новых проектов. Например, «Если к вам пришли» — о том, как действовать в ситуации, если силовые структуры проявляют к вам интерес. Ну в целом TUT.BY растет и развивается. У нас большие планы.
Журналистское сообщество: мне кажется, произошел окончательный раскол между «чэсными» и «нячэсными» журналистами. Появились какие-то особые группы в соцсетях, регулярные «авторские колонки», которые на постоянной основе занимаются шельмованием журналистов независимых изданий. На это даже не обижаешься, даже забавно.
Куда важнее другое — доверие аудитории. А тут же все просто : есть Gemius, есть Similar Web, и кто есть кто — сразу понятно. Шельмованием «нячэсных» заниматься, наверное, приятно, но аудитории это не прибавляет. Ну, а с другой стороны, сплотилось независимое медиасообщество. И это очень ценно.
Другая тема — проблема доступа к информации. Ведь отдельные госорганы по-прежнему упорно препятствуют в получении информации. Даже и близко речи не идет о создании равных условий для работы государственных и негосударственных СМИ. Официальный статус СМИ здесь не имеет никакого значения.
Брифинги для «избранных», «мало места» на мероприятии, которое проводится на свежем воздухе… Но самое обидное: недели, потраченные на работу над темой, официальный запрос в госорган, а потом ответ на свой запрос читаешь на сайте одного государственного информационного агентства. У каждого из наших журналистов своя боль. С другой стороны, никто из наших источников не оборвал с нами контакты из-за «дела БелТА».
Зісер пра вырак Золатавай: «Гэта яшчэ мяккі прысуд, і я лічу яго перамогай»
Заява ГА «БАЖ» і Беларускага ПЭН-цэнтра з нагоды прысуду Марыне Золатавай
«Репортеры без границ»: штраф Золотовой — попытка запугать оставшиеся независимые СМИ Беларуси
Лічба дня. Колькі агулам прысудзілі Марыне Золатавай на «справе БелТА»
Глава Верховного суда: Повышенное внимание к суду над Золотовой можно расценить как косвенное давление
Прокурор просит наказать Марину Золотову штрафом в 1000 базовых величин
«Вас же не били, руки вам не зажимали». Глава СК ответил на вопросы Tut.by о «деле БелТА»
Праслухоўваньне тэлефонаў, ананімкі і роля кіраўніка БТ. Загадкі «справы БелТА», пра якія мы даведаліся ў судзе
Золотова: С Tut.by на БелТА переходило до половины всего дневного трафика агентства
Уласик: От меня требовали оговорить Золотову, после отказа отправили в ИВС
Следователи читали переписку Tut.by, подключаясь к Telegram журналиста
Ульяна Бобоед: За прочтение в подписке 19 заметок БелТА я заплатила 8 580 рублей
Суд над редактором Tut.by Мариной Золотовой. Второй день. Онлайн
Судят редактора Tut.by Марину Золотову. Онлайн первого дня процесса
«Дело БЕЛТА». СК снова отказался прекратить уголовное преследование главреда TUT.BY
Светлана Алексиевич выступила в поддержку журналистов по «делу БелТА» ВИДЕО
«Рэпарцёры без межаў» заклікаюць адрэагаваць на хвалю пераследаў журналістаў у Беларусі
Заява ГА «БАЖ» з нагоды ператрусаў у рэдакцыях СМІ і затрыманняў журналістаў
ARTICLE 19: Прекратите преследование независимых СМИ
Заява Беларускай нацыянальнай платформы Форуму грамадзянскай супольнасці Ўсходняга партнёрства
Европейская Зеленая партия требует освобождения задержанных белорусских журналистов
Задержание журналиста Быковского: DW направила протест послу Беларуси в ФРГ
Национальный союз журналистов Украины солидарен с белорусскими коллегами-журналистами
Генсакратар Пакістанскага фонда прэсы напісаў адкрыты ліст пратэсту прэзідэнту Беларусі ў сувязі з пераследам журналістаў
МФЖ / EFJ асуджае ціск Следчага камітэта на медыя Беларусі
Заявление ОО “Экодом” в связи с обысками и задержанием журналистов
Правозащитные организации обратились к Спецдокладчику ООН и Представителю ОБСЕ по вопросам свободы СМИ связи с преследованием журналистов в Беларуси
Заява Гомельскай гарадской арганізацыі ГА “БАЖ” у падтрымку журналістаў і блогераў
Снова не IT-гавань. Мировые СМИ рассказали о волне задержаний журналистов в Беларуси
АБСЕ занепакоена мерамі ў дачыненні да незалежных СМІ ў Беларусі і заклікае ўлады вызваліць затрыманых журналістаў
Брусэль заклікаў вызваліць затрыманых беларускіх журналістаў
Заявление Официального представителя Генерального секретаря Совета Европы относительно обысков и арестов в белорусских СМИ