«В беларусах гораздо больше агрессии, чем мы думаем, и это хорошая новость». Журналистка BG.Media — о годе в эмиграции

Самое сложное в эмиграции — бороться с агрессией в себе. Когда резко исчезают внешние ограничители и больше нет риска подвергнуться грубому насилию за хождение не той улице, вдруг понимаешь, что ты сама — еще та зверюга. 

Люди с разной скоростью привыкают к перемене условий. Я — очень быстро. Если в первый месяц эмиграции я еще могла напрячься из-за остановившейся у дома полицейской машины, то потом просто забыла, что в этом такого.  

Жизнь в Европе началась с забавного факта: почти сразу стабильно повысилось давление. Точнее, оно стало нормальным, а всю жизнь до этого было пониженным. Организм был в таком шоке от этой перемены, что пару месяцев почти каждый день шла кровь из носа. Что и заставило купить тонометр. Но все равно это было намного лучше, чем состояние вдавленности в палеолит, которое бывает при 90/60. 

Были и другие факторы, кроме переезда: например, война. С 24 февраля режим «українська лють» почти не выключался. Кроме того, я резко вышла из режима конспирации. У меня были подробные планы, какую деятельность я хочу развести, как только руки окажутся развязанными и не надо будет тратить огромный кусок времени на чистку браузера и настройку всякой кибербезопасности. 

Вообще я думала, что после пересечения границы прямо в маршрутке запою какую-нибудь «Червону калину», но этому помешало одно обстоятельство. Я пью таблетки от укачивания, которые имеют снотворный эффект. В результате, когда на границе меня держали минут 40 (а из-за меня всю маршрутку) и водили по кабинетам, я хотела только одного — упасть на плитку пола и заснуть. Когда вы очень хотите спать, то смотрите на всех с таким выражением лица: «Ну ты и дебил». Вот так я напоследок посмотрела на систему. Хотя момент был напряженный: выпустят или нет? Каким-то неспящим краем мозга я прикидывала, что будет, если рвануть через дверь, заскочить в маршрутку и потребовать у водителя срочно гнать в ЕС. 

Но все задействованные лица разговаривали спокойно, и было чувство, что в итоге все будет хорошо. Вызвали милицию, которая назаполняла бумажек и довольно символически покопалась в рюкзаке. Про гаджеты даже не спросили. Я поговорила с милиционером, но у него была только одна версия, из-за чего весь этот шмон: «Попадались в 2020‑м?» А я не попадалась. Но крамолу за душой, конечно же, имела. 

Когда меня выпустили за ворота островка стабильности, я вернулась в маршрутку (там уже обсуждали мою судьбу) и оставшийся короткий путь до Вильнюса проспала самым счастливым за последние два года сном. 

В воспоминаниях о том пересечении границы не осталось страха, но осталось чувство глубокого отвращения. Что-то вязкое, илистое и принципиально бессмысленное пытается тебя засосать, удержать, связать все твои силы. На следующий день я написала в фейсбуке, что выезд из Беларуси похож на выход из тюрьмы.

В первые же дни связалась с людьми, чья деятельность меня интересовала, в том числе с беларускими добровольцами в Украине. Съездила в Варшаву. Начала светиться лицом на ютубе. Привыкла, что кассиры в магазинах не злые, и что когда выходишь на улицу, не нарываешься на неприятности.

Потом начались легализационные процессы, и вот тут стало ясно, что мешает жить злость. Банальная злость. Не хочу заполнять бумажки. Не хочу разбираться в приложениях, административных органах, банковских системах. Хочу творить и шатать систему, а не вот это все. В Европе за неисполнение требований вас ждет совсем другой род последствий, чем в Беларуси. В Беларуси это риск, что вас бросят в каменный мешок и постараются раздавить вашу личность. Такая опасность вызывает звериную осторожность, основанную скорее на чувствах, чем на разуме. В Европе это риск, что возникнут еще более долгие и сложные проблемы, которые потребуют еще больше времени и сил. Такую опасность можно оценить только умом, а переключка на рациональную оценку не всегда срабатывает. 

В итоге живешь, постоянно психуя. Злости добавляет мысль, сколько людей в Беларуси сидит в каменных мешках и сколько оккупантов ходит по Украине. Ну и, конечно, невеселая обстановка в беларуских диаспорах. С одной стороны, после переезда высвобождается огромное количество энергии, с другой — прежде, чем научишься этой энергией управлять и пользоваться, можно сломаться или что-нибудь (кого-нибудь) сломать. 

Злость — это реакция на какую-то невозможность. За жизнь в Беларуси злости накапливается много. Понимая это, не удивляешься бесконечным «срачам» среди эмигрантов. Как уже говорилось не раз, строчку из официального гимна «Мы, беларусы — мірныя людзі» давно пора отправлять на свалку истории. Вредным мне кажется и стереотип, что беларусы — котики. Или что беларусы в первую очередь добрые. Если в 2020 году протестующие избегали силового варианта, это не обязательно свидетельствует о доброте душевной. 

Здесь нужно избегать лжи самим себе. Какой смысл рассказывать, что мы котики, если в эмигрантском чате боишься лишний вопрос задать, чтобы не накинулись? После одного общения в чате ко мне вернулось забытое чувство дергающегося глаза. Как сказал нам главный «адвокат» Беларуси в Украине Евгений Магда: «Вы сами так друг друга мочите, что вашим спецслужбам остается только стоять и смотреть». Хотя я общаюсь с литовцами, поляками, украинцами, за год эмиграции серьезные проблемы в отношениях у меня были только с беларусами (не считая пристающих на улице литовских алкашей). 

Мне кажется, в беларусах гораздо больше агрессии, чем мы думаем — и это хорошая новость. Агрессию в нас затолкали очень глубоко, это происходило веками. Я даже не буду называть страну, которая целенаправленно над этим работала. Мы как та колбаса «пальцем пханая»: все перемолото и вперемешку. Но агрессия не всегда была агрессией. Будем помнить, что это реакция на невозможность, ограничение. В эмоциях работает «закон сохранения энергии»: любое сильное чувство не взялось ниоткуда и не исчезнет в никуда. Плюс конвертируется в минус и наоборот.

Нам надо повернуть время вспять и превратить агрессию обратно в положительную энергию. А по дороге просто собрать ее в пучок и снести наконец-то эти тюремные стены. 

С другой стороны, котики — те еще звери. Особенно большие, саблезубые. Ну или хотя бы манулы. Или моя кошка, которую я не видела уже год, и которая может за три секунды превратиться из милашки в мать драконов.

Читайте еще: 

Сайты, YouTube-праекты, аудыяпадкасты. Якія медыйныя праекты з’явіліся ў беларускай інфапрасторы ў 2023‑м

Іосіф Сярэдзіч: «Я зыходжу». Што будзе з «Народнай Воляй»?

С наложил санкции на белорусских пропагандистов. В списке — Гигин, Лебедева, Пустовой. Кто они такие?