Сергей Ваганов: На «удалёнке». От чего?

«Я долго крутилась на этой карусели, — пишет журналистка. — На работе проснулась, на работе и засну. И так каждый день!.. Мне пришлось научиться ставить рамки и говорить себе «стоп». Если моя работа — это новости, значит,  в свободное время их быть не должно…»

Про «рамки» и «стоп» каждый может прочитать сам.  И стать свидетелем, как буквально на глазах рушится «грандиозная идея, что журналист должен быть всегда на связи…»

Я слабо представляю себе, как организован труд журналистов в современных СМИ,  почему работа на «удалёнке» — «…прямая дорога к эмоциональному выгоранию, неврозу и куче других неприятностей…».

И едва ли стал бы откликаться, если бы не факт собственной биографии — 32 года на «удалёнке», в полном соответствии с упомянутой «грандиозной идеей всегда быть на связи».

Поневоле вспомнишь, как в 197каком-то году одна номенклатурная дама воскликнула при знакомстве: «Как я вам завидую! Вам не надо ходить на работу!» Пришлось пояснить: «Я не хожу на работу, потому что с нее не ухожу». И это чистая правда —  ежедневная, даже еженощная работа, потому как белорусский тираж самой тиражной в мире центральной, как тогда считалось, газеты «Труд» долгие годы печатался в минской типографии, и за этим тоже надо было следить…

А вот «эмоционального выгорания»  не случилось. И даже ощущения того, что ты прямиком шагаешь в этот жутковатый  «крематорий», не возникало ни в какие годы и дни. Хотя, поверьте, было все — и конфликты, и бессонница, и нервные срывы… Не было только…

А вот чего не было?

Во все времена журналистика была, и продолжает быть профессией, опасной для здоровья, по количеству инфарктов — и это была реальная статистика — сравнима с шахтерской. Только в те, советские времена, эта опасность усиливалась стремлением и необходимостью преодолевать идеологические барьеры, писать о жизни так, как именно ты ее понимаешь и видишь. Из этого преодоления и рождались журналистские имена, о чем я писал недавно в колонке «Нерэнтабельнае імя…» 

Но многие действительно не выдерживали драматического разрыва между политической цензурой и правдой. Спивались, умирали, в лучшем случае, сходили со спринтерской журналистской дистанции на стайерскую литературную, или уходили в карьерный номенклатурный рост. У тех же, кто оставался в профессии, при всех ее названных особенностях, до «эмоционального выгорания», то есть умирания профессии в тебе, не доходило.

Именно так: не твоего умирания в журналистике, а умирания журналистики в тебе. Тем более, «на удалёнке». Ибо собкорство, то есть работа собственным корреспондентом в странах, регионах, городах, независимо от масштабов, веса и популярности издания, и есть «удалёнка» в самом чистом виде.

Очень многие мечтали о такой «удалёнке». А как же: не надо днями крутиться вокруг очередного номера, ночами вычитывать его т. н. «свежим глазом», корпеть над ответами на письма читателей, не опаздывать на планёрки, летучки, чтобы выслушивать очередные нагоняи или «наслаждаться» проявлениями «коллективного разума»… Появится, наконец, время для «настоящего» творчества, а главное — сам себе хозяин!

Знаете, что такое «сам себе хозяин» на тогдашней «удалёнке»? Это, едва сунул ноги в пресловутые тапочки, и ты уже «на связи». Даже ночью «на связи», когда, думая о том, что поправить в написанном днём, не умеешь заснуть… А проснувшись, сразу думаешь о том, как помочь людям, которые пришли к тебе со своими бедами, и не порушить эту связь с жизнью…

Сегодня институт собкорства со всей инфраструктурой, обеспечивавшей его работу, в том числе техническую связь с головной редакцией, умер. Хотя, казалось бы, должен был расцветать.

Разве сравнить ноутбук, включенный во Всемирную сеть, с громоздким телетайпом, который, помню, пришлось втаскивать  через окно на третьем этаже? В дверь не пролезал…

Разве сравнить диктовку стенографистке, сквозь треск в телефонной трубке, очередной заметки с нынешними мэйлами, мессенджерами и т.д.?

Возможно, я ошибаюсь, но ситуация «эмоционального выгорания», обрисованная в упомянутом тексте, кроме субъективных, личностных ощущений, особенностей работы в конкретной редакции, отражает некую общую метаморфозу, произошедшую. с журналистикой, с отношением к ней в государстве, обществе и в нашей профессиональной среде. Став существенным элементом постсоветского рынка, СМИ бросились зарабатывать себе на жизнь действительно потогонным конвейером новостей, сенсаций, фактов и фейков. А в белорусских реалиях — и того хуже: вынуждены конкурировать не столько между собой, сколько с машиной государственной пропаганды,  бессовестно жирующей на деньгах налогоплательщиков.

Ну, да ладно, об этом давно и много говорилось, писалось. Но вот вспомнилось мне, как в конце 1990‑х, на фоне конфликта с редакцией родной газеты и с ее согласия я согласился сотрудничать еще и с другой — молодой, задиристой, родившейся в развалинах СССР. Через неделю я отказался, хотя работа сулила хороший заработок. Не выдержал. Не ритма, склонного к бешенству, нет. Просто понял, что никого в той редакции не интересует, что я думаю  на своей «удалёнке» о происходящем в Беларуси. Ну а когда и родная редакция стала диктовать мне, что писать! В общем, вы понимаете. Дать убить в себе журналиста я не смог…

А журналистика, увы, смогла.

Смогла вступить на путь если не самоубийства, то «эмоционального выгорания». Поставив перед журналистами неразрешимую задачу: оставаться журналистами «на удалёнке» от реальной жизни. 

Аглавное — от самих себя.

—

Мнения авторов колонок могут не совпадать с позицией ОО «Белорусская ассоциация журналистов» и публиковаться в рамках профессиональной дискуссии.