Сергей Ваганов: Голые мысли. О нашей профессии и не только

А ведь и не поймешь сразу, хорошо это или плохо — «голые мысли». В моем  представлении —  не очень хорошо. Во всяком случае, если мне попадал под редакторскую правку материал, что называется, без «мяса», я отправлял его на доработку, стараясь объяснить автору, что как бы ни были глубоки и оригинальны его мысли, без живых фактов, эпизодов, сюжетов  и ситуаций они читателю  будут не интересны.

Сегодня, когда журналистский продукт в большей части своей вообще не претендует хоть на какую-нибудь самостоятельную мысль, а «мясо» многократно пережевано интернетом и дюжиной «конкурирующих» изданий, выражение «голые мысли» кажется мне верхом похвалы, увы, такой редкой  нынче в журналистской среде. В общем, будем считать, что «голые» — значит откровенные.

Как бы там ни было, но в своих «голых мыслях» я меньше всего хотел бы выступать в роли некоего гуру, поучающего «зеленую молодежь». Хотя, казалось бы, почти 60 лет в журналистике дают такое право. На самом деле, права такого ни у кого нет. Напротив, важнейшим элементом профессионализма является способность учиться всю жизнь, в том числе и друг у друга, и у самого себя, если не давать пропадать накопленному тобой опыту.

Какой-то частью этого опыта, спорного и абсолютно субъективного, я и хочу поделиться.

Об «оружии»

Вспоминаю дрожащие, поросшие светлым пушком, пальцы человека по фамилии Соловей. Этот человек был начальником лесного хозяйства в районе, где я в тот год работал учителем. Год, надо сказать, не абы какой — 1963‑й, хрущевская оттепель, весенний сквозняк в голове и вдохновенный — в желудке… За мной прислали машину, повезли за три десятка километров в райцентр, на окраине которого, как и положено — в лесу, располагался лесхоз. И  первое, что  увидел, едва вошел в жарко натопленный, битком набитый людьми, кабинет — дрожащие пальцы. А в пальцах — газета с моей заметкой. Газета тоже подрагивает, все молчат. Соловей прижимает ее к столу, но пальцы уже не дрожат, а просто барабанят, и все видят, что еще немного, и с их начальником случится окончательная потеря лица…

Заметка, конечно, была критическая — о безобразиях, творимых в тамошнем лесном хозяйстве. Благо жил я на квартире у лесника, и кое-что видел и знал. Боже, как я был счастлив от того, что заметку напечатали в главной республиканской газете, что прислали машину, что нашелся в том собрании человек, кажется, бухгалтер лесхоза, и сказал, что «наставник прав»… Я казался себе чуть ли не единственным на всю округу носителем правды и правоты. И обладателем оружия, с помощью которого можно добиться порядка и справедливости в лесном хозяйстве, и даже в целом государстве, которое тоже жаждет этой справедливости, но разные там соловьи и прочие начальники ему в этом мешают, заботясь лишь о себе и своем благе.

И то правда: ко мне со своими бедами пошли-поехали люди, просили написать в Газету…

А на ту, первую заметку, районное начальство отреагировало признанием «недостатков» и обещанием «устранить их к концу 2‑го квартала»… Надо ли говорить, что «недостатки», которые я критиковал в 1963 году, благополучно, с поправкой на «рыночный социализм», переместились в год 2015‑й, когда я вновь посетил те места…

А тогда, в 63‑м, Соловью  вкатили выговор, но он, наверное, был неплохим человеком, и всю эту историю воспринял близко к сердцу. Сердце «отреагировало» инфарктом. И скорым окончанием жизни. Такое вот случилось «торжество справедливости».

О цензуре и редактуре

Быть редактором и не быть обвиненным в цензорстве практически невозможно. Особенно часто подобные обвинения слышишь от молодых и горячих.

В общем, ничего удивительного. В молодости даже банальная мысль, до которой додумался сам, всегда кажется открытием, посягать на которое никто не имеет права.

Обладая терпимостью и владея терпением, можно, в принципе, убедить любого автора в необходимости той или иной правки, переделки, переноса материала в другой номер, в другую информационную среду или даже  отправки его в корзину…  Помню, как наливался гневом молодой журналист, когда из подготовленной им тематической полосы я снял цитату известного западного политолога. Через неделю цитата стала на свое место и зазвучала с большим эффектом…

Эта путаница — редактуры с цензурой — возникает лишь в условиях несвободной журналистики. Я не думаю, что редакторы СМИ в демократических странах всеядны, готовы публиковать и публикуют все подряд.

Но вряд ли они задумываются о редактуре как средстве идеологических ограничений. Как правило, система ограничений формируется и действует в этической и профессиональной сфере,  является продуктом собственно журналистского опыта, а не государственных предписаний.

В нашей стране все наоборот: не редактор решает, что можно печатать в газете или говорить с экрана, а государство. Оно, конечно, не водит непосредственно редакторской рукой. Но оно напринимало столько законодательных ограничений, наработало столько ухищрений, что от конституционного запрета на цензуру не осталось,  в сущности,  и следа. Ну, что это, к примеру — запрет чиновникам без разрешения или поручения начальства высказываться в СМИ по тем или иным проблемам? Я уж не говорю про репрессии, преследования по идеологическим и политическим мотивам под видом нарушения закона, как это происходит сейчас с печально известным «делом Белта», бесконечные    п р ы с у д ы   сумасшедших отступных журналистам «Белсата»… Добавить экономическое давление, которое испытывает на себе независимая пресса, и можно без особых усилий распознать причудливое обличье нынешней цензуры.

Увы, редактура у нас в стране только наполовину профессиональное занятие. В остальном она, даже более,  чем в советские времена, посвящена поиску прохода в минных полях, расставленных властью.

Продолжение следует.

Обсудить текст можно на странице в FB

Подписаться на  наш Telegram-канал можно здесь