Журналистка Евгения Долгая. «Я не допущу, чтобы меня или мою дочь называли фашистсками»

«Стало понятно, что назад дороги нет»

Еще до событий 2020 года Евгения Долгая привлекала внимание своей яркостью и умением совмещать активизм и журналистику. Она всеми возможными способами помогала героям своих текстов, среди которых были и наркозависимые, и люди без дома, и жертвы домашнего насилия.

Была волонтером: раздавала еду бездомным, работала в лагере для детей с особенностями развития, ездила туда с дочерью Сашей, когда той было шесть лет.

В октябре 2020 года Евгению задержали силовики — на глазах дочки, которой к тому моменту исполнилось восемь. Журналистку продержали в минском центре изоляции правонарушителей (ЦИП) на Окрестина трое суток — в холоде и без постельного белья. Только во время суда Долгая узнала, в чем ее обвиняют: участие в акциях протеста 29 августа и 5 сентября. «Отделалась» штрафом.

К слову, силовиков прежде всего интересовала журналистская деятельность Евгении, содержание протокола и суть бесед совсем не совпадали.

«Когда я вышла и проанализировала произошедшее, — говорит она, — поняла, что надо уезжать, отсидеться хотя бы какое-то время, например, до Нового года. Уже после того, как я уехала, милиция приходила домой к родителям с вопросом, где я нахожусь. Звонили дочери, говорили, что из КГБ, спрашивали, где мама. Постепенно стало понятно, что назад дороги нет».

«Мы и наши дети пострадали сначала от Лукашенко, теперь от войны»

Саша отучилась в школе учебный год и приехала к маме в Киев. «У нее был билет на самолет, но закрыли авиасообщение с Беларусью после ареста Протасевича (оппозиционный блогер Роман Протасевич, которого задержали 23 мая 2021 года после принудительной посадки в Минске самолета авиакомпании Ryanair. — авт.). В результате она со своим папой приехала наземным транспортом, больше суток добирались до Киева», — говорит Евгения.

В сентябре прошлого года Саша начала учиться в украинской школе, ходила в бассейн. Ей очень нравилось.

Долгая продолжала заниматься журналистикой. Создала проект «Беларусь на теле» — о белорусах, которые сделали себе татуировки с протестными символами, как это помогает преодолеть боль, страх и отчаяние, в которые их ввергли репрессии. Вместе с украинской журналистской Лесей Ганжа Евгения придумала проект о политзаключенных женщинах Беларуси.

Евгению поразила недавняя история о том, как сотрудники Службы безопасности Украины избили белоруса и забрали у него деньги. А он, между прочим, вместе с гражданами из разных стран воюет на стороне Украины.

«Я недавно ехала в такси в Варшаве и услышала от водителя, что мы орки, что он в Польше будет нас убивать, — говорит Долгая. — Я задала этому молодому человеку вопрос, почему он не воюет за свою страну, когда многие представители моего народа, который он оскорбляет, как раз за Украину сражаются. Белорусы сейчас и на войне, и в волонтерском движении в Украине. Врач в центре для беженцев в Варшаве, где пять тысяч человек, — белорусская женщина. Я буду рассказывать о них, потому что считаю это очень важным. Мы и наши дети пострадали сначала от Лукашенко, а теперь от войны. Я не позволю обесценивать пережитую моей дочерью травму».

«Бомбить стали, как по щелчку»

Когда началась война, Евгения не спала. Она жила рядом с киевской кольцевой дорогой около выезда на Ирпень и сразу все услышала.

«Бомбить стали утром 24 февраля, как по щелчку, — вспоминает журналистка. — Эти звуки ни с чем не спутаешь, с салютом уж точно. И я увидела движение внизу — люди стали бегать в попытке собраться, выехать. Из окна я видела кольцевую — на глазах стали образовываться пробки. Мы разобрали кровать, поставили матрас на окно, чтобы как-то защититься от взрывной волны. Я стала искать билет на Львов, но они заканчивались на глазах. Я смогла взять билеты только на 26 февраля. В магазинах, аптеках с открытия стояли очереди. Метро около дома закрыто под бомбоубежище, такси не вызвать, люди на вокзал шли пешком с чемоданами, ехали на велосипедах. Я понимала, что и нам надо так сделать, если хотим попробовать уехать до 26-го».

Free Belarus Cen­ter предложил Евгении с дочкой место в эвакуационном автобусе, но она отказалась, потому что родственница в Киеве пообещала довезти их с Сашей до границы с Польшей. Однако позже та женщина сообщила, что в ее машине для них нет мест.

«Я решила ночевать, а утром, как только закончился комендантский час, выбежала на улицу, — рассказывает Долгая. — Перегородила путь машине во дворе и стала просить мужчину-водителя довезти нас с чемоданами до работающей станции метро. Он сказал, что у нас есть пять минут. Мы схватили свои вещи, даже мусор забыли вынести. Доехали до метро, мужчина даже отказывался от денег. Заходим в метро, а там запах, как в ЦИП, — немытых тел, животных, страха. Взрослые, младенцы, старики, собаки, коты. Думали ждать следующий эвакуационный автобус, но мне написали, что посадка на него будет практически там, откуда мы уехали. И мы пошли пешком в огромной колонне людей, которые тащили чемоданы, детей, людей в колясках, животных. И все это на фоне звуков взрывов».

Немного проехали на городском транспорте, а после часа полтора шли в ощущении полной нереальности происходящего. Потом ждали несколько часов в метро под охраной людей с оружием.

Эвакуационный автобус повез их по Житомирской трассе через места боев. Погибших там не было, но воронки, различные военные сооружения Евгения видела. Ехали с пониманием, что автобус могут обстрелять, но хотели попытаться спастись. Евгения сидела у окна, с Сашей договорились, что та в случае чего сразу ляжет на пол.

«У нас война, а у нее — накладные»

Их должны были доставить к переходу через границу с Польшей, но автобус не доехал: поступила информация, что там очередь из нескольких тысяч человек, пришлось бы стоять несколько суток. Высадились во Львове, чтобы дальше ехать поездом.

«Во Львове на вокзале было очень много людей, — рассказывает Долгая. — В зале [ожидания] была стойка неработающего буфета, там были розетки. Надо было зарядить телефоны, и я туда посадила Сашу, потому что ей было среди людей очень тревожно. Через некоторое время пришла женщина-буфетчица, сказала уйти из-за стойки, потому что это у нас война, а у нее — накладные».

На поезд сажали по принципу «кто успеет», но в первых рядах сказали стать женщинам с детьми и старикам. «На перроне собрались тысячи людей, — говорит журналистка. — Возле меня стояла девушка с огромным рюкзаком, которым она прикрывала своего мужа, а он нас пытался выпихнуть из первых рядов. Мы стояли час, два, три, поезд переносился. А потом сказали, что его не будет. Саша начала плакать и кричать, что я ее обманула. Я оборачиваюсь и вижу, что плачут тысячи женщин. Стало понятно, что оттуда надо уходить, пока были хоть какие силы».

«Мы попытались выйти, началась давка, потому что такое решение пришло в голову многим. Сашу зажимали со всех сторон тела людей, их вещи. Она кричит: «Отведи меня в безопасное место, я не хочу умирать, хочу жить, хочу жить!» Мне пришлось толкнуть женщину, которая агрессивно напирала на Сашу чемоданом. Дочку уже не держали ноги, когда мы вырвались в образовавшееся окно. Я начала писать тем, кто, как я знала, во Львове, хотела просить о помощи. На мой «привет» несколько человек ответили одно и то же: «У нас нет мест», — добавляет Долгая.

«Отставить слезы»

Евгению с дочкой спасла подруга Оксана, уехавшая из Киева на том самом автобусе, от поездки в котором отказалась журналистка. Оксане самой очень досталось — у них с дочерью не было теплых вещей. Женщине пришлось снять с себя все до маечки и отдать ребенку. Было страшно холодно. Помощи у людей не попросила, была в каком-то ступоре, а сам ей никто не предложил помочь. Когда Оксана и ее дочь перешли границу, их согрели поляки — дали одежду.

Узнав, что Евгения с Сашей застряли во Львове, Оксана дала подруге контакт белоруса Миши. «У меня на вокзале во Львове было ощущение, что мне перерезали горло, — вспоминает Долгая. — Я понимала, что надо показывать ребенку пример стойкости, но не могла, больше не могла. Слезы текут, сил нет. И тут звонит Миша и говорит: «Отставить слезы. Говорите, где вы». Саша все повторяла, точно ли придет Миша, точно ли не бросит, как родственница в Киеве».

«Миша пришел, Саша взяла в руки свою улитку и пошла за ним. Миша был для нас, словно ангел, как чудо. Саша и я до сих пор преисполнены благодарности к этому человеку. В тот день он привел нас в хостел, где жил. Поели, поспали. Спускались в бомбоубежище, конечно, когда требовалось. И я обратилась к людям в «Фейсбуке». На меня обрушилась волна поддержки: люди предлагали деньги, еду. Я стала задыхаться от благодарности. Мне помогли попасть в автобус, который вез айтишников до Кракова», — добавляет она.

В этом автобусе Евгении показалось, что она среди инопланетян: люди ехали с подушками под головой, в хорошей чистой одежде. Разговоры о ланче и о том, как бы учесть интересы вегетарианцев. Спокойные опрятные дети.

«И мы с Сашей — после нескольких дней без душа, в нестиранной одежде, в которой сидели в бомбоубежище, — обращает внимание на контраст Долгая. — Я ведь думала, что мы будем ночевать на границе, одеты мы были соответствующе. Меня поразили белоснежные байки и куртки этих людей. К нам они даже не обращались, хотя не заметить, что мы в тяжелой ситуации, было сложно. На границе я начала нервничать. Саша что-то потеряла, я ей говорю, мол, надо быть аккуратней. И тут женщина, мама близнецов в розовых шапках с единорогами, мне посоветовала не наводить панику, ведь мой ребенок чувствует мое настроение. Кто бы спорил».

«Мы доехали до Кракова в этом автобусе, вышли ночью, айтишники поехали в забронированный отель. Мы остались ждать наших знакомых, которые через некоторое время забрали нас на машине и отвезли в Варшаву», — вспоминает журналистка.

«Не допущу, чтобы меня или дочь называли фашистками»

Первое время Евгения постоянно хотела спать, могла отключиться на 20 часов. Ей помогли найти квартиру. Они с дочерью подали документы на предоставление временной защиты. Получили пособие, медицинскую страховку. Долгая устроила Сашу в школу, отвела к психологу. Дочке в школе очень нравится, она учится среди польских и украинских детей.

«Моей Саше повезло, отношение к ней нормальное, — говорит Евгения. — А вот дочь Оксаны украинский мальчик называет фашистской, ударил ее ногой в лицо. Мне здесь три раза блокировали счет в польском банке. Я взяла папку с документами о себе, пришла в банк и на белорусском языке с русским матом спросила, что происходит. Меня поняли без переводчика. Сказали, что блокировку мог произвести сотрудник банка по собственной инициативе».

Долгая полна решимости не допустить, чтобы ее, столько сил вложившей в борьбу против диктатуры, называли фашистской.

«Я буду рассказывать о белорусах, которые на светлой стороне, — подчеркивает журналистка. — Я не допущу, чтобы меня или мою дочь называли фашистками. Мне очень страшно от мысли, что и в Польше нас будут гнобить. Я рассказываю про тех, кто остался в Украине, и истории не заканчиваются, одна цепляет другую. Люди оказались героями по собственному выбору и из чувства вины, ведь ракеты летят из Беларуси. Белорусы искупают чужую вину. Травма 2020 года стерла чувство самосохранения, со мной было то же самое».

«Если бы друзья не кричали мне, когда я была в Киеве, мол, беги, Женя, беги, я не знаю, где бы я теперь была. Я благодарна каждому, кто нам помог. И еще я не помню, чтобы за последние годы чувствовала себя в такой безопасности, как сейчас», — говорит Долгая.