Журналист Павел Казарин, который воюет с первых дней: Украинские хемингуэи и ремарки, если выживут, начнут писать книги

В Варшаве небольшой зал Центра культуры кино был заполнен до отказа. Два с половиной часа люди внимательно слушали Павла — можно было бы услышать, как пролетает муха, если б не осень. Примерно 90 процентов присутствующих — женщины. «У людей есть потребность слышать того, кто говорит с тобой на одном языке, рассказывает о важных для вас вещах», — говорит Павел Казарин. Думаем, вам также будет интересно почитать о «санатории» на украинско-белорусской границе, о войне, которая существенно отличается от масскультовых образов, и в каких окопах рождаются военные писатели.

Легко быть украинцем, если твоя мама с Полтавщины, а папа из Львова. А если ты из Донецка?

Книга «Дикий Запад Восточной Европы» — о том, как рождается идентичность. Идентичность — то, как мы себя идентифицируем, представляем, это сумма событий, которые произошли в нашей жизни. Легко быть украинцем, когда твоя мама с Полтавщины, а папа из Львова, и ты всю жизнь слышишь украинский язык. При таком варианте никогда не задумываешься: а где ж твое место в этой стране? Там, где ты хочешь, где угодно!

Но совсем другое дело, если мама из Саратова, а папа из Донецка. Или мой случай — мои родители приехали в Симферополь, в Крым, из Владивостока за полгода до моего рождения.

А Крым — это самый советский регион Украины, который жил с осознанием настоящего времени как плацдарма для восстановления прошлого. То есть лучшим будущим для такого региона виделось восстановление былого порядка.

И в этом смысле аннексия Крыма для тех, кто там жил, стала важным событием . Когда происходит что-то, что заставляет тебя решать, какой флаг ты считашь своим, в какой стране хочешь жить, каким есть представление о твоем будущем — это важная история, которая заставляет тебя что-то делать.

Вместе с тем аннексия Крыма не стала толчком для всей страны. Почему? Потому что это было где-то далеко, там не было уличных боев… Можно в принципе жить в любой области Украины и не замечать того, что происходило в Крыму.

Дальше был захват Славянска, Донецка и Луганска. После этого многие люди пополнили ряды вооруженных сил Украины, начали заниматься волонтерством. Это были события, которые повлияли на тех, кто раньше не очень-то думал про идентичность. Но и этого можно было не замечать, ведь история была локализована двумя областями Украины.

24 февраля стало еще одним толчком для того, чтобы люди обратились к этой теме. Потому что сложно игнорировать войну, когда Россия может дотянуться своими ракетами до любого тылового города, когда каждый ребенок в городе знает, как звучит сигнал воздушной тревоги, когда не нужно шесть рукопожатий, чтобы встретиться с семьей героя, который погиб. Многие стали неофитами, которые нашли Украину, идентичность. А неофиты бывают очень настойчивы и категоричны. Но стоит их поддерживать, потому что если они не присоединятся к нам, то однажды присоединятся к ним.

Люди принесли в армию свои гражданские компетенции. Кадровая украинская армия уже закончилась

Я никогда до полномасштабного вторжения не имел отношения к армии — не служил срочную службу. Сейчас в украинской армии много людей, которых она раньше не могла себе позволить просто с точки зрения зарплат. В армии за эти двадцать месяцев я встречал предпринимателей и даже долларовых миллионеров. На Харьковском направлении встретился со Всеволодом Кожемяко, бизнесменом, а ныне командиром добровольческого отряда «Хартия». А он в 2020 году был на 78‑й строчке украинского рейтинга топ-100 Forbes. Я встретил львовского директора сети аптек, который стал начмедом бригады.

Стоишь в очереди в военкомат, а рядом — старые, молодые, девчата, парни. У нас была школьная учительница с глазами Бэмби. Ничего более несовместимого, чем она и автомат Калашникова, я не видел. Тем не менее она служила, как и все остальные.

В армию вдруг пришли люди, которым никто не успел объяснить, как нельзя делать. Например, в стрелковом батальоне операторы и айтишник создали аналитический центр с обработкой данных, они принесли в армию свои гражданские компетенции.

Кадровая украинская армия уже закончилась. Сейчас на одного кадрового приходится 7–8 военных. Во-первых, увеличилась численность с 260 тысяч до 750 тысяч человек, а если добавить другие службы, то и до миллиона человек. Армия теперь состоит не из людей, которые всю жизнь учились убивать врага. Она состоит из IT-специалистов, бизнесменов, бариста, мастеров маникюра, журналистов и так далее. Одним из лучших снайперов, которых я встречал, был человек с редким позывным «Егерь», до войны он работал егерем в Ивано-Франковском лесничестве.

Какая война до 2020 года воспринималась как главная война? Вторая мировая. В каждой семье были свидетели тех событий — кто-то воевал, кто-то в эвакуации, кто-то в оккупации, кого-то увезли в немецкие лагеря. И все это создало пространство для коллективной памяти.

Сейчас главной войной для нашей страны становится эта война, которая идет здесь и сейчас. И семейная память об этой войне тоже объединяет страну. Это тоже важная трансформация, которая произошла с нами из-за драматических, трагических событий.

Мы не провоцируем их, они не провоцируют нас

Перед тем как получить отпуск и приехать сюда, я был на белорусской границе. Теперь там «санаторий», где ничего не происходит. Мы не провоцируем их, они не провоцируют нас. Ребята как-то сбросили листовки на белорусский КПП — таких трындюлей получили от командования! И правильно, не надо открывать самим второй фронт.

Там я читал мемуары американских военных. Книгу Криса Кайла, по которой снят фильм «Американский снайпер». И мемуары Маркуса Латтрелла «Уцелевший» (Lone Sur­vivor). Интересно, что я не чувствовал никакой эмоциональной связи с героями. Но было иначе, когда читал книги о Первой мировой войне — мемуары Эрнста Юнгера, Анри Барбюса. Я понял, почему так.

У пехотинца автомат Калашникова как кроличья лапка — носишь как талисман, на всякий случай

Все войны после 1945 года, за немногими исключениями, это были истории противостояния кадровых армий и партизанских движений. Так было во Вьетнаме, Афганистане, Чечне. Это означает, что во время войны с партизанами у них есть стрелковое оружие, РПГ и минометы. Поэтому, когда мы смотрим американские фильмы о войне, это 24 на 7 «трата-та-та-та», они все время стреляют.

Но в Украине война институционализированных военных механизмов. У каждой из сторон есть танки, ракеты, авиация, вертолеты, ПВО и так далее. На такой войне убивают не с расстояния прямого выстрела. Убивают с расстояния 20 километров, 10 километров. У пехотинца автомат Калашникова как заячья лапка — носишь как талисман, на всякий случай. Потому что в твой блиндаж может прилететь с расстояния, когда ты противника даже в бинокль не видишь. Стрелковые бои происходят во время штурмов, работы спецназа или в местах, подобных Бахмуту. В остальных случаях люди научились убивать друг друга с большого расстояния.

Когда читаешь мемуары ветеранов Первой мировой войны, то чувствуешь с ними родственную связь, потому что понимаешь, как это — сидеть в блиндаже, когда вас кроют крупным калибром.

Думаю, наша война перепишет все военные учебники в мире. Ведь в конце концов это полигон. Никто не выпускал баллистические ракеты по территории, где стоят системы Patri­ot — такие ракеты есть у сверхдержав. А теперь мы знаем, как это бывает. Раньше мы не знали, как перехватить крылатую ракету, теперь знаем.

И в целом это война дронов: прибор стоимостью 100–200-500 долларов способен уничтожить технику, которая стоит миллионы.

Знаете, какую самую тупую историю я встретил на войне? Бумажные газеты. Появились бумажные газеты для солдат. И я даже представляю, как это выглядело: какой-то военный начальник решил позаботиться о солдатах «на передке», которые в информационной изоляции, не знают, что и где происходит, и потому им нужны бумажные газеты.

Друзья, у нас «на передке» в каждом блиндаже — старлинк! И можно смотреть всё, что угодно — от порно до Net­flix. Смотрят и то, и то.

В целом, считаю, что уровень нашего комфорта «на передке» немного недооценивается. Многие вещи о войне, которые мы себе представляли, изменились. И мы, к сожалению, теперь носители бесценного опыта, который будут изучать в военных академиях мира.

Если говорить о писательском контексте, безусловно, появятся украинские хемингуэи и ремарки. Но позже. У нас есть представление, что это люди, которые писали перед тем, как пойти на войну. Нет. Это история Ремарка — писателя, который рождается на поле боя. Они сидят в окопах под Авдеевкой, направляя куда-то огонь на врага. И если выживут, то начнут писать книги, потому что это будет их форма самотерапии, возможность выплюхнуть всю накопившуюся боль.

Мы Давид, а не Голиаф. И в этом бою мы — андердог

Для меня победа — это сохранение украинской государственности и суверенитета. Ведь можно сохранить государственность, но не суверенитет. И превратиться в Беларусь — государственность формально есть со всеми отличиями, но нет независимости. Это российский прислужник теперь, к сожалению. И очень жаль белорусов, которые стремились в 2020 году противостоять этому сценарию, но их революцию задушили.

Прежде всего сохранение украинской государственности и суверенитета, а возвращение территорий есть безусловным благом, но намерением. В конце концов, мы Давид, а не Голиаф. И в этом бою мы — андердог.

Все зависит от того, насколько и как долго союзники будут готовы быть нашим тылом, который поставляет нам деньги, оружие и снаряды. Мы не суверенны в этой войне.

Если кому-то моя мысль кажется пессимистичной, я призываю вспомнить, какой горизонт планирования у нас был 20–26 февраля 2022 года. Когда говорили про «Киев за три дня», когда Запад поставлял нам оружие для партизанских отрядов. Это тоже было показательно, потому что они предполагали, что наша институциональная армия не выдержит натиска. И поэтому вот вам джавелин, вот стингер — будете из кустов сбивать российские самолеты и сжигать российские танки. А первую западную артиллерию нам начали поставлять в конце весны – начале лета 2022 года, когда они поняли, что мы сохраняем институциональную стойкость. И не только выбили русских из Черниговщины, Сумщины, но и даем им отпор на востоке страны.

Украина – это страна, где прогнозы не работают

В 2022 году у меня было два горизонта планирования: «Давайте потратим все деньги сегодня, потому что завтра нас могут убить». И где-то в конце осени 22-го появился новый горизонт планирования: «Давайте не будем тратить все деньги сегодня, потому что завтра нас могут не убить».

И если мы сейчас рассуждаем о событиях, которые могут на нас повлиять в течение следующего года, значит мы очень хорошо справились с задачами, которые у нас были.

А еще надо всегда помнить: Украина — это страна, где прогнозы не работают. Нам теперь кажется, что наше прошлое — это логическая прямая, которая тянется с 1991 до 2023-го, и мы можем все объяснить и предвидеть. Но представим, что мы просыпаемся в октябре 2013 года. Знаем, что Янукович не подпишет документы об ассоциации, студенты выйдут на Майдан, будет расстрел «небесной сотни», побег Януковича, российская армия захватит Крым, будет вторжение в Донбасс, захват Славянска, Донецк и крушение малайзийского пассажирского лайнера. И все это мы знаем осенью 2013 года, кому нести эти знания? Если бы такое рассказали осенью 2013 года, вам бы никто не поверил.

А на фразе «президент Грузии будет у нас главой Одесской области» ваши знакомые вызвали бы скорую. Мы живем в стране непредсказуемого будущего.

Об украинцах, которые жили под оккупацией: нам придется определиться, какие страницы не вспоминать

Думаю, многие люди, которые жили на оккупированных территориях, поедут в Россию, потому что она через СМИ пугает их Украиной. Также нам надо будет определиться, что было коллаборационизмом. Более или менее понятно с теми, кто принял военную присягу. А люди, которые работали в школах, больницах, детских садах?

Французский философ Эрнст Ренан занимался вопросами, как создаются политические нации. Он писал, что важно уметь не только все помнить, но и забывать. По его мнению, если бы французы каждый день напоминали друг другу о Варфоломеевской ночи, когда французы-католики резали французов-гугенотов, французская нация не смогла б состояться. Думаю, нам также придется придется определиться, какие страницы не вспоминать. С учетом того, что Украина постоянно менялась с 1991 года, у меня есть надежда, что этот опыт перемен мы сможем перенести на тех, кто был вынужден жить под другими флагами.

Что после войны? Одни будут стремиться спасать нацию, другие — демократию

Выйти на границы 1991 года — это программа-максимум. Но даже это не может остановить боевые действия. Россияне всегда могут сесть в глухую оборону и накапливать резервы для рецидива, а тем временем в школах будут учить, что это «исконно российские земли» — Луганская, Донецкая, Запорожская, Херсонская области, Крым, и они сейчас оккупированы «украинскими нацистами».

Нам понадобятся гарантии безопасности, такие как НАТО.

Все 32 года в Украине шла дискуссия между пророссийскими и проукраинскими силами. После войны пророссийский порядок будет маргинализован. А проукраинский лагерь разделится. Если война закончится по сценарию, который украинское общество признает успешным, расширятся проевропейские настроения. В противном случае у нас появится столько орбанов! Будут использоваться нарративы о том, что Европа достигла своих целей, но Украина не смогла выполнить свое задание. Будут и те, кто говорит об авторитарной сильной руке. Одни будут стремиться спасать нацию, другие — демократию.

Универсальная идея, которая должна объединять: спасти Украину как убежище для украинцев. У нас безгосударственная нация: всегда есть скепсис по отношению к власти, что человек, который правит, обслуживает интересы другой империи и прислан или из Варшавы, или из Москвы.

Мы хорошо умеем на уровне горизонтали, но когда нужно превратить горизонталь в вертикаль, начинаем ссориться. Потому что есть недоверие к любому, кто распоряжается коллективным ресурсом. Но безгосударственные нации становятся гумусом для государственных. Если мы не усвоим этот урок, во время какого-то рецидива России можем потерять государство.

Кстати, горизонтальность остается и в армии. Если нам что-то нужно от соседнего формирования, мы идем и договариваемся напрямую, а не через официальный запрос к штабам.

Покупка дорогих кроссовок — моя попытка бросить монетку. И сегодня я в них

В армии есть несколько дефицитов. Первое — дефицит приватности. Я не думал, что попаду в условия, когда никогда не сможешь быть один на один с собой — всегда кто-то рядом есть. И мое лучше гражданское приобретение — индивидуальные беруши для плавания. Беруши — это то, что может гарантировать сон, когда в блиндаже 6–8 человек и все спят громко.

Второй дефицит — телесность. Если вы думаете, что взрослому 40-летнему мужчине не нужно, чтобы кто-то два часа молча гладил по голове, то ошибаетесь. Очень нужно. Но к кому в армии пойдешь с таким вопросом?

Думаю, в нашей армии так много котов-собак, которых мы подбираем, потому что это потребность в тактильности. Это история о нежности, возможности ее на кого-то направить.

В армии многие дела откладываются на будущее. Перед поездкой в ​​Бахмут я зашел в Киеве в магазин Nike и купил самые дорогие кроссовки, но оставил их дома. Это была моя личная попытка бросить монетку. И сегодня, кстати, я в них.

Весь 2022‑й мы тратили деньги здесь и сейчас, потому что непонятно, что дальше. А потом появилось ощущение, что будущее может быть, и многие начали покупать вещи «на после войны». Мой мотоцикл хорошо прокачан теперь, хотя я на нем не ездил все это время.

Очень злит, когда говорят, что ребята вернутся и что-то там решат. Мальчики вернутся очень обгоревшими, поломанными, и общество будет учиться жить с ними рядом, осознавать, что не все военные похожи на романтических рыцарей — там есть очень разные люди.

Нам придется привыкать друг к другу, к пространству мирной жизни. Это непросто. Но единственная альтернатива этому сценарию — проиграть. Поэтому наш сценарий хороший, стоит ждать его воплощения.

***

Думаю, интересно обратить внимание на то, какие вопросы были к Павлу Казарину от присутствующих украинцев: вопрос русского языка, людей, которые на нем говорят; что делать с людьми, долгое время жившими под оккупацией; как вы относитесь к тому, что многие украинцы всеми правдами и неправдами пытаются сбежать из страны, чтобы не идти на войну, а у государства нет системы, чтобы этому противостоять.

После встречи — много селфи и коротких разговоров. И лаконичное прощанье-пожелание от Павла: «Берегите себя».