«Важно не подставить людей». В каких условиях работают документалисты в Беларуси

Прошлый год ознаменовался для гражданского общества Беларуси невиданной жесткостью репрессий. Режим Лукашенко задерживал и судил активистов, массово увольнял людей с госпредприятий, закрывал некоммерческие фонды и организации, уничтожал и блокировал независимую журналистику. Под общий каток преследований попала работа независимых от государства документалистов, многие из которых сотрудничали с зарубежными телеканалами, такими как «Белсат» и «Настоящее время».

Ярким проявлением «партизанщины» стал документальный проект «Живет Беларусь», его выпуски публикуются на ютуб-канале «Настоящее время». Продюсеры не указывают в титрах команду авторов, которые с середины прошлого года подготовили несколько выпусков про жизнь сельской глубинки, неработающее белорусское законодательство, поколение 20-летних.

Поговорили с одним из режиссеров этого проекта — режиссеркой и фотографкой Ксенией Голубович, выпускницей Академии искусств, работавшей ранее на студии «Летопись» (подразделение «Беларусьфильма»), сотрудничающей с рядом независимых редакций.

— Мы договаривались пообщаться по поводу твоего участия в проекте еще в конце прошлого года, но согласилась ты только сейчас. Да еще и не скрывая имени. Объясни почему?

— Мне хотелось как можно дольше оставаться в Беларуси и пытаться что-то снимать, даже когда для этого почти не было возможностей. При большом желании удавалось находить темы и договариваться с людьми на съемку. Понятно, что это были не очень нормальные условия для кино: на улице камеру не можешь достать, снять что-то абсолютно не связанное с политикой боишься, потому что обязательно кто-нибудь подойдет и спросит: «А что вы здесь снимаете?». Да вообще может случиться что угодно. Но все же, пока ты не «светишься», у тебя хоть какие-то варианты на работу остаются.

Я не скрывала никогда, где нахожусь. Просто часто по работе, по личным делам уезжала. Я не люблю сообщать всем, приехала я или уехала. Мне кажется, что это никого не касается. Никогда не афишировала, что я делаю.

И вообще сейчас такое время, когда глупо рассказывать публично о своих занятиях.

— Ты сейчас находишься в Польше, куда из-за войны переехала большая часть беженцев из Украины и Беларуси? Как там сейчас обстановка?

— Да, я поехала туда учиться. Что касается обстановки, то она на самом деле тяжелая. Я была на границе с Польшей и Украиной в самый первый день, когда началась война. Мы попали туда вечером вместе с коллегой-журналисткой, хотели понять, что происходит. Двое суток провели на погранпереходе.

В первую ночь было впечатляюще: первые, кого мы встретили, были украинские мужчины, они массово возвращались в Украину. Они ехали из разных стран, побросав дела и работу, потому что у них там дети, семьи, и просто, чтобы защищать свою землю. Это было до слез.

В Варшаве сейчас катастрофический наплыв беженцев, людей уже объективно некуда размещать. Но при этом волонтеры и правительство сделали все возможное для помощи. Очень много гуманитарки и желающих помочь. Но людей просто невозможно много, и эмигранты потихоньку начинают разъезжаться по соседним странам. Когда приезжаешь на железнодорожный вокзал, то испытываешь шок, потому что там палатки, еда, десятки тысяч людей. Особенно масштабно было в первые недели войны. С детьми, на инвалидных колясках, с котами и собаками, все очень растерянные, из разных городов, некоторые вообще без вещей. И все это рядом.

Люди в Польше более настороженными стали, потому что все понимают риски, дальше может случиться все что угодно. Мне кажется, поляки сейчас задумываются, что они будут делать, если война придет к ним. Я об этом разговаривала с людьми, которые живут недалеко от границы, они серьезно обдумывали такие вопросы. Чем все это закончится, конечно, непонятно, гуманитарный кризис просто колоссальный.  

— Насколько ты себя там безопасно чувствуешь?

— Последний месяц, когда я вижу, как целые города превратились в руины, а под подъездами хоронят родственников в братских могилах, то перестала сильно переживать за собственную безопасность. Когда в Беларуси происходили репрессии, я иногда старалась всем напоминать, что то, что мы переживаем, очень ужасно и страшно, и похоже на 1937 год. Однако есть страны, где идет война, где сбрасывают бомбы — и это еще страшнее. Когда в прошлом году у нас был гуманитарный кризис с беженцами из стран Ближнего Востока, мало кому из белорусов хотелось думать о том, что у них дома опасно, почему они хорошо одеты. Таких обсуждений насчет украинцев нет.

Курды тоже хотели безопасности, везли своих детей в Европу не от лучшей жизни.

Разница в отношении к беженцам огромная и неприятная. Надеюсь, что в будущем это тема будет обсуждаться, ксенофобия очень ярко выраженная. Мы хотим, чтобы весь мир думал про нас и наши проблемы, но при этом сами не готовы думать про весь мир и интересоваться чужими проблемами, очень зациклены сами на себе.

— Поскольку ты сейчас за границей, ты продолжаешь работать или уже не связана с проектом?

— Скажем так, я пытаюсь продолжать помогать придумывать какие-то темы, которые еще возможно реализовать. И которые были бы актуальны и интересны, с учетом того, что ситуация в мире кардинально перевернулась, и у нас в стране особенно. В Беларуси остаются люди, которые пытаются работать, снимать. И я надеюсь, что у коллег еще что-то выйдет в этом проекте. По крайней мере планируется.

— Ты присоединилась к «Живет Беларусь» сразу после возобновления его работы «Настоящим временем» в 2021 году. С какими мыслями решилась на участие? Что тебя мотивировало?

— Изначально никто не знал, как это будет выглядеть и что из этого получится. И мы понимали, что чем больше людей захочет в этом поучаствовать, тем лучше. Ты каждый день не знаешь, а может за коллегой придут, а может за тобой. Поэтому, когда много людей в проекте, кто-нибудь точно продолжил бы работать.

Я понимала, что это не тот проект, что был в 2020 году. Жизнь для этого слишком непредсказуема. Хотелось бы, чтобы участвовало еще больше людей, которые смогли бы включиться в работу, сделать запас фильмов на актуальные темы. Но в результате хорошо, что много работ не вышло: мир так быстро меняется, что, снятое сейчас, через несколько месяцев перестанет быть актуальным.

Мой последний фильм, посвященный молодежи, снимался до начала войны в Украине. Там нет специального акцента на политике. Она просто стала частью нашей жизни и все равно проскакивает везде. Повестка 2020 года продолжается, мы в ней живем. А сам фильм все-таки о молодежи, и когда я вижу, как пишут комментарии «вот, вы танцуете, а у нас убивают детей» становится, конечно, больно. Мне казалось ясным, что выпуск снимался до начала войны. И я знаю, что сейчас никто не танцует, и те заведения, которые показаны в фильме, закрылись.

— Твоя команда работала, когда власти развернули масштабное преследование независимых журналистов и кинематографистов. Как работалось в таких условиях? Что было самым сложным?

— Для меня с 2020 года самым важным было не подставить людей, с которыми я работаю и которых снимаю. Нести ответственность за себя — это одно дело, но за других людей — совершенно другое.

Когда понимаешь, что работаешь ты, а за твою работу страдает другой человек, это очень тяжело.

И это было самым сложным, потому что не оставалось вариантов как сделать что-то актуальное, о чем хочется говорить. И чтобы этим не нанести вред людям. Понятно, что все взрослые, осознанно соглашаются на общение или съемку, они тоже берут на себя эту ответственность, но не хочется быть последней причиной, из-за которой с человеком что-то произошло.

— Понимая в каких условиях приходилось создавать проект, твою и работу твоих коллег можно назвать героической. А ты сама как ее оцениваешь? Считаешь ли себя героиней?

— Нет, героиней не считаю. Просто каждый должен заниматься своим делом. А что еще делать? Нужно пытаться, насколько это возможно, хорошо выполнять то, что ты умеешь. Очень хочется, чтобы работы, которые ты снимаешь, увидело как можно большее количество зрителей.

Важно, чтобы люди слышали, видели альтернативную от государственной идеологии точку зрения. Но при этом ты понимаешь, чем больше ты будешь пиарить свою работу, тем выше вероятность, что у героев выпуска появятся неприятности, что силовые ведомства заинтересуется, а кто же все это снимает. Настолько много противоречий получается, что в итоге мы договаривались с продюсером проекта о том, чтобы лишний раз не рассказывать о них в медиа. К сожалению, приходилось выбирать между большими просмотрами, актуальностью темы, и безопасностью съемочной команды и героев фильма. 

— Да, по моим наблюдениям, в пространстве байнета практически никто не заметил до сих пор, что проект «Живет Беларусь» существует. Что ты по этому поводу думаешь? Нет ли разочарования из-за этого?

— После 2020 года я привыкла к тому, что можно быть совершенно анонимным человеком. Пропадает в принципе желание где-то писать «посмотрите, что я сделал». Чувствуешь себя свободнее от чьей-то похвалы или чьих-то лайков, критики, любой реакции. Ты просто делаешь, что тебе кажется важным. И никто тебе не говорит, тут ты молодец, а тут все плохо.

Обидно было немного за другое — за большой полнометражный фильм «Родина — она моя». Он выходил на годовщину событий августа 2020 года. Но там была еще более объективная причина — пока каждый из героев не уехал из страны, было очень страшно, что его увидят те, кому не нужно. Ужасно, что участники этого фильма пострадали в итоге намного сильнее, чем мы показали, продолжение было бы куда более грустным, но в итоге они смогли более-менее удачно выехать за рубеж, сейчас с ними все в порядке.

— Расскажи, как тебе удавалось договариваться с людьми на съемки. Мне кажется, что в нынешних условиях — это практически невыполнимая просьба, да еще и на камеру.

— Я стараюсь держать слово, когда говорю, что если что-то вам покажется опасным, мы сможем это убрать из фильма. Я понимала, что мнение героя и его безопасность стоят на первом месте. И еще мы откладывали выход фильмов на долгий срок, когда в этом была очевидная необходимость. Например, чтобы адвокат смогла довести свой судебный процесс до конца и из-за фильма у нее бы не отняли лицензию на профессиональную деятельность, а человек не остался бы без адвоката. Где-то мы меняли голос и блюрили лицо, потому что так нужно было. В общем, куча всяких нюансов.

Все зависело от людей, насколько они медийные или не медийные, кто-то боится больше, кто-то меньше. Плюс у меня есть опыт социальной работы, я очень много общаюсь. Наверное, просто неплохо получается договариваться.

Но, в принципе да, договариваться с людьми в любом случае сложно на любую тему, даже если бы она вообще не была связана с политикой. Последние два года никто не хотел в чем-то участвовать и сниматься, потому что люди очень сильно запуганы.

— Твой предыдущий профессиональный опыт был связан как с документалистикой, так и с журналистскими проектами. Как по-твоему, эпизоды «Живет Беларусь» — это телерепортаж или документальное кино? Как ты понимаешь то, что ты делаешь?

— Мне кажется, что это что-то среднее. Кино может существовать в разных формах. Если ты вдруг начинаешь жить в реальности, где не все формы и методы работы доступны, значит нужно использовать те, что есть. Конечно, иногда хочется снимать совершенно по-другому, но ты не можешь. И выбирая между тем, чтобы не сделать ничего и сделать хоть что-то, ты выбираешь те возможности, которые у тебя остались в доступе, чтобы не рисковать при этом ни собой, ни людьми.

Мы все равно старались добавлять репортерскому процессу хоть какую-то художественность, чтобы это были не просто интервью, чтобы сохранялась атмосферность событий. Например, чтобы показать, как выглядит сейчас Минск, чтобы зритель прочувствовал наше ощущение столицы, мы просто в 5 утра ездили по городу и просто снимали улицы. Делали это так, чтобы на нас не обращали внимания, чтобы снять нормальную картинку. Придумывали разные способы.

— За последние два года социальный, политический и экономический контексты нашей жизни серьезно изменились, появилось множество неочевидных проблем, о которых можно снимать. А возможностей для реализации стало значительно меньше, свобода действий значительно уже. Как вы определялись, над чем стоит работать, на что продюсеры проекта готовы пойти?

— На самом деле тем для работы оказалось не так уж и много. Когда выходит очень много новостей, в информационной повестке легко потеряться. Поэтому мы сошлись на том, что в нашей работе важно не дублировать новости. Задача была рассказывать человеческие истории на складывающемся информационном ландшафте, а не пересказывать передовицы информагентств.

Последний фильм про молодежь мне было интересно делать, чтобы узнать, какое новое поколение в Беларуси появилось, о чем эти ребята думают, как живут, почему они более оптимистично смотрят на мир, чем старшее поколение, как у них это получается в текущих условиях, почему они остаются в стране. Я бы сказала, что нынешние двадцатилетние не так уж активно эмигрируют, они почему-то находят в себе желание и силы оставаться. А значит у них есть и надежды, и планы, несмотря ни на что.

Мне было важно показать, что все не так уж безнадежно, что есть прекрасные молодые люди и есть надежда, что когда-нибудь все будет хорошо.

— Чем ты сейчас занимаешься помимо учебы, чем планируешь заниматься в ближайшее время?

— Я в процессе оформления темы, которую можно снять в Польше. Она напрямую связана с тем, что происходит в Беларуси. Сейчас я делаю большой фильм, который касается темы мигрантов, не конкретно войны в Украине, а о проблеме вынужденного переселения людей и отношения к ним, взаимопомощи. Я не буду пока рассказывать подробности, но думаю, что это проект на долгий срок, герои находятся сейчас в разных странах. Надеюсь, получится его снять.

• Фильм «Лукашенко и адвокаты. Правосудие по-белорусски»

• Фильм «Молодость по-белорусски»

• Фильм «Родина — она моя»

• Фильм «Центр Европы»

• Фильм «Театр реальных историй»