Трагедия маленьких шагов: как иностранные медиа помогли Лукашенко удержаться

«Меня четверть века не признают. Ну и что?»

В интервью журналиста BBC Стива Розенберга с Лукашенко, которое вышло осенью 2021 года в разгар кризиса с беженцами на границе с ЕС, внимательный зритель вспомнит один яркий момент — реакцию белорусского диктатора на вопрос, какую формулировку при обращении к нему выбрала Ангела Меркель во время своего звонка: «господин Лукашенко», «Александр Григорьевич» или «господин президент».

Лукашенко начинает вилять: А чего вас это волнует? «Господин президент» в Беларуси — он же «господин Лукашенко».

Стив Розенберг: Это интересно и важно, потому что…

Лукашенко: Для меня это не имеет никакого значения.

Стив Розенберг: Потому что, как вы знаете, вас в Евросоюзе не признают легитимным президентом.

Лукашенко: […] Вы, Стив, просто не в курсе дела, наверное, четверть века меня не признают в Евросоюзе. Ну и что?

Стив Розенберг: Так как Меркель обращалась к вам?

Мастерство Розенберга не позволяет Лукашенко вилять — журналист вновь повторяет свой вопрос и тем самым возвращает дискуссию в нужное русло. В результате истерика Лукашенко переходит на новый уровень.

Причина её не только в неудовлетворённом тщеславии диктатора или в экономических последствиях звания изгоя. Дело в том, что любой пропагандист знает: политическое влияние следует за влиянием медийным. Поэтому, если политики ЕС отказываются называть вас президентом, стоит зайти через прессу и широкие массы. Как только дефиниция «президент» закрепится в народе, она автоматически перекочует в большую политику, а дальше легитимация станет вопросом времени. Как сказал в XIX веке Шатобриан, и как повторил Геббельс в ХХ веке: «Ложь, повторённая тысячу раз, становится правдой».

Зачем называть вещи своими именами?

Выдающийся лингвист, профессор Mассачусетского технологического института Ноам Хомски много лет назад доказал, что речь нужна человеку не только для передачи информации. Акт коммуникации может обойтись и вовсе без слов, когда вы, например, закатываете глаза при очередной глупости собеседника, молча гладите любимого человека в моменты нежности или запускаете в него стулом, находясь в гневе. В каждой из этих ситуаций вас поймут без слов.

Хомски доказал, что гораздо более важной функцией речи является формирование сознания говорящего. Об этом свойстве человеческого мышления догадывались ещё античные пропагандисты. Поэтому в различных культурах мы видим схожие элементы: запрет называть имена старых богов на завоёванной территории, ритуальное избегание имён тех, кого отверг социум (например, убийц или вероотступников).

Советская пропаганда тоже не просто так вымарывала имена врагов народа в книгах и словарях — исчезая из информационного поля, лишённые имён люди быстро переставали восприниматься обществом в качестве его равноправных членов. В нашем сознании не существует того, у чего нет имени.

То, как важно ответственно относиться к выбору формулировок, многократно подтверждалось различными исследованиями. С моей точки зрения, особенно интересна работа Джона Палмера и Элизабет Лофтус. Они в 1973 году решили провести эксперимент под названием «Реконструкция автомобильной деструкции» (да, не Путин придумал называть взрывы хлопками, войну — СВО, эвфемизмами политики успешно пользовались и до него, поэтому интерес к этой теме учёных вполне оправдан).

Исследователи разделили участников на пять групп. Всем показали видео, на котором сталкивались два автомобиля. А потом спросили: «С какой скоростью ехали машины?». Единственный нюанс — вопрос был дополнен для каждой группы определённым образом:

- Группа 1: «С какой скоростью ехали машины, когда они коснулись друг друга?»

- Группа 2: «С какой скоростью ехали машины, когда они ударили друг друга?»

- Группа 3: «С какой скоростью ехали машины, когда они столкнулись?»

- Группа 4: «С какой скоростью ехали машины, когда они врезались?»

- Группа 5: «С какой скоростью ехали машины, когда они разбились?»

Кажется, ничего кардинально в формулировках не отличается: люди видели одинаковое видео, им задан один и тот же вопрос с очевидной семантикой. Однако эти незначительные отличия в формулировках сильно повлияли на оценки скорости у испытуемых: самая низкая оценка скорости была у Группы 1, самая высокая у Группы 5. Причём разница в восприятии была колоссальной: 31,8 м/ч у первой группы против 40,8 м/ч.

Чтобы исключить вариант простого совпадения, исследователи собрали ещё одну группу, которую, в свою очередь, разделили на три группы и показали то же видео. Затем испытуемых попросили прийти через неделю: одну группу спросили о скорости, когда «машины ударились», вторую — когда «машины разбились». Третью про скорость не спросили.

И каждого человека спросили, помнят ли они разбитое стекло.

В результате формулировка вновь повлияла не только на оценку скорости — она помогла «достроить» воспоминание. Так, например, каждый третий участник группы, которой предлагали более яркую и конкретную формулировку «машины разбились», внезапно «вспоминал», что действительно видел разбитое стекло. При этом на видео не было никакого стекла — его придумали исследователи, чтобы проверить испытуемых.

Наши формулировки конструируют сознание.

Поэтому, например, так опасно называть войну СВО, а Лукашенко — президентом, батькой или властью. Как и нельзя называть оппозицией демократические силы, законно и объективно победившие на выборах.

Несколько таких повторов — и вы не заметите, как почувствуете, что «не всё так однозначно», и что диктатор это действительно настоящая власть. Раз — и преступники станут защитниками, тиран — нежным, хоть и чуть простоватым отцом народа, а пострадавшие — виноватыми.  

Если нечто выглядит как утка. Почему важно цепляться к формулировкам

В эвристике есть «утиный тест», который помогает оценить очевидность происходящего. Принцип звучит следующим образом:

Если нечто выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то это, вероятно, утка.

В политическом PR действует тот же принцип: если некто называет себя президентом, если другие называют его президентом, вероятно, он и есть президент. Так пропагандисты добиваются легитимности своих лидеров через прессу: чем больше изданий подпишет диктатора президентом, тем больше изданий попроще это перепечатает, тем бОльшими охватами обрастёт статус — тем большее количество человек поверит, что статус заслужен.

Таковы последствия веры в справедливый мир — когнитивного феномена, выражающегося в убеждённости, будто мир упорядочен, и каждый в нём получает ровно то, что заслужил в соответствии со своими качествами и личными убеждениями.

То есть переизбранный шестикратно «президент» в сознании людей не может быть переизбранным «просто так», значит, что-то в нём есть, заслужил. А те, кто получил сроки при таком правителе, очевидно, виноваты сами, ведь, если бы власть делала такие чудовищные ошибки, «её бы сняли». Поэтому к жертве начинают относиться не с сочувствием, а с подозрением — слишком крутой становится логическая петля.

В такую бездну проваливаются многие из нас, лишь бы не смотреть туда, куда смотреть больно.

К сожалению, тяжесть последствий от неправильных формулировок недооценивается даже теми, кто профессионально работает с информацией. Например, западные медиа массово называют Лукашенко «президентом». Количество страниц, которые Google  выдаёт по запросу pres­i­dent lukashenko 3 790 000  против pres­i­dent tsikhanouskaya, которой поиск выделяет скромные 128 000. А вот, кем считает президента поисковик, и какую информацию получит пользователь, решивший узнать о политическом строе Беларуси и никогда не слышавший о стране до этого.

К слову, о Wikipedia. В англоязычной версии Лукашенко и вовсе значится «первым и единственным президентом Беларуси». Реально избранного белорусским народом лидера называют оппозиционным деятелем, которая «с августа 2020 года вела свою политическую деятельность в изгнании». Угадайте, кого будут охотнее поддерживать и финансировать, к кому прислушиваться и кому помогать?

К сожалению, называние Лукашенко президентом не ошибка одного медиа — это массовый тренд.

Президентом белорусского диктатора называют The Wash­ing­ton Post, Dai­ly Mail, The Guardian, CNN и другие мировые СМИ, многие из которых ещё в 2020 году освещали события в Беларуси. С помощью серии таких драматических повторов мировая общественность забывает о преступлениях Лукашенко и приходит к выводу, что ничего запредельно страшного в стране не происходит.

Примечательно, но волна «назови Лукашенко президентом» началась весной 2021 года. Когда Лукашенко, не столкнувшись с серьёзными последствиями развязанной им бойни 2020 года, начал расширять границы дозволенного и отвоёвывать себе место в мировой новостной повестке. Сначала он захватывает самолёт ирландской авиакомпании Ryanair с Романом Протасевичем на борту. Популярность диктатора взлетает. Теперь он задаёт повестку — а значит, становится для мировой общественности ключевой «говорящей головой» относительно ситуации в Беларуси.

Дальше — больше. После непропорционально мягкой реакции Запада на акт воздушного терроризма, в ноябре того же года Лукашенко создаёт кризис с беженцами на границах ЕС. Так ему, во-первых, удаётся получить у Запада копеечку на поддержание штанов. А во-вторых, он снова попадает в мировые новости и, более того, вытягивает с помощью шантажа звонок от Меркель, западного политика с солидной репутацией.

Каждой целевой аудитории Лукашенко продал этот звонок по-своему. Элитам и поддерживающему электорату — как признание легитимности партнёрами из ЕС. Кремлю — как наличие рычага на «западных границах». Протесту — как подтверждение нарратива, что бороться за демократию в Беларуси бессмысленно.

При этом Лукашенко не замахивается сразу на признание президентства — для начала главное просто вернуться в повестку и стать ключевым ньюсмейкером от страны. В медиаполе побеждает тот, на чьей стороне охваты и тот, кто сам задаёт повестку. Ведь если о ключевом сопернике слышно значительно меньше, у аудитории складывается ложное впечатление отсутствия политической альтернативы. Это касается и электората, и коллег, для которых медиапотенциал является одним из главных аргументов при выборе стратегии коммуникаций и сценариев сотрудничества. Поэтому демократическим силам так важно взять ситуацию в свои руки и не поощрять раздачу Лукашенко президентских титулов.

Горе, снятое с повестки

Говоря о всё не заканчивающейся тридцатилетней политической агонии Лукашенко,  важно анализировать комплекс причин и понимать, что асимметрия в информационном поле имеет экономические причины и вытекает из последствий символического вмешательства, которыми ограничивается ЕС уже третий год.

Корни этой ситуации в том, что долгие годы Лукашенко был опасен только для белорусов. И поскольку в стране нет ни выхода к морю, ни ценных энергетических ресурсов, западные лидеры не рвались помогать белорусам в строительстве демократии.

Поэтому, даже после бойни 2020 года давление на Лукашенко не было хоть сколько-нибудь последовательным и скоординированным. А теперь, когда Путин бомбит Украину, на фоне российского диктатора его белорусский коллега и вовсе выглядит голубем мира и мостиком между Россией и ЕС. Западу Лукашенко продаёт вымышленное влияние на Путина, Путину — защиту «западных границ».

Даже аресты сотрудников иностранных компаний не стали достаточным основанием для приостановления деятельности. Хотя, например, корпоративная позиция А1 относительно ареста бывшего главы PR Николая Бределева, став широко известной на Западе, могла бы привести к колоссальным негативным последствиям, вплоть до закрытия. Однако то, что неприемлемо в Европе, прекрасно сходит с рук в Беларуси.

Интересна и ситуация с отключением от SWIFT. В 2020 белорусские граждане подписывали петиции с просьбой отключить Беларусь от этой межбанковской системы. Однако воз и ныне там — до сих пор от SWIFT отключены лишь пара белорусских банков. Европейские чиновники оставляют Беларусь в качестве нейтральной зоны, через которую можно и дальше вести дела с Путиным. В этой ситуации нет никакой надежды, что белорусский народ получит какую-то конкретную помощь кроме моральной поддержки и «выражения глубокой обеспокоенности».

Горе белорусского народа давно сняли с повестки. Однако это не значит, что сопротивление диктатуре бессмысленно — любую ситуацию в информационном поле можно развернуть и любую кризисную точку можно преодолеть. 

Читайте ещё:

«Трымаемся праўды, трымаемся разам!» З Вільні стартаваў марафон салідарнасці са зняволенымі калегамі

«Я застаюся, каб тым, хто зараз за кратамі, і тым, хто быў вымушаны з’ехаць, было куды вяртацца»: погляд журналістаў знутры краіны

«Забрала документы из универа за месяц до выпускного». Беларуска бежала от режима сначала в Киев, а потом от войны — в Варшаву