Побег от первого лица, или Путевые заметки белорусского журналиста, встретившего войну в Киеве

Эти заметки журналист начал писать 10 марта 2022 года, едва освоившись на новом месте. “Написал первый абзац, тезисно пометил хронологию и пункты, которые запомнились. Сначала вообще хотел делать как гайд — в стиле, что стоит брать и чего не стоит делать. Потом добавлял какие-то новые пунктики, которые всплывали, пометки из блокнота переписал. Но в итоге так и не доделал, потому что было очень травматично писать сразу”, — признается Балай.

Ко второй годовщине начала полномасштабной войны он наконец собрался с мыслями и дописал текст.

“Уезжай, пока не поздно”

За два дня до начала войны в овощном киоске возле моего дома, недалеко от метро “Васильківська” в Киеве, начали продавать клубнику. Она была не очень сладкой, но уже потеплело, пахло весной, и пару раз я успел ее купить.

Нельзя сказать, что было какое-то предчувствие Большой Беды. Под окнами — детская площадка, мамы с колясками, студенты на пробежках, оставшаяся с Нового года подсветка на ВДНХ. Все как обычно. Да и город не казался встревоженным. Правда, за пару недель до 24 февраля начали писать коллеги и сперва намеками, а потом прямым текстом говорить: “Мы всей редакцией эвакуируемся. Уезжай, пока не поздно. Хотя бы во Львов”. Во Львов я бы съездил и так, но уже почти неделю валялся со второй по счету “короной” и только начал приходить в себя.

В ночь на 24 февраля заснуть не получалось никак. По ТВ ничего, кроме записи дневного заседания Верховной Рады и ток-шоу. В интернете — тишина. В итоге первый взрыв ощутимо хлопнул по окну, когда я засыпал одетый на заправленной постели в 5.03. Где-то за кольцевой, в районе Теремков, была военная часть. Туда и ударила ракета. В чат посыпались сообщения коллег из Оболони, Соломенского района, Борисполя, Ирпеня с новостями о войне и первых прилетах “калибров”.

Проснулся домовой чат. Все спрашивали, где работают магазины, ходит ли метро, стоит ли вести детей в школу и ехать на работу. Через день чат замолчит, потому что уедут практически все.

Вышел покурить на общий балкон с видом на аэропорт Жуляны. Последние дни из него, несмотря на закрытое для пассажирских рейсов небо, массово убывали бизнес-джеты.

С 26-го этажа вид на утренний Киев открывается прекрасный. Но 24 февраля столбы темно-серого дыма поднимались над местами падения ракет. А иногда с шипением почти над крышами высоток проносились хищные сигары “калибров” с куцыми крылышками по бокам, выглядевшие как-то несерьезно по сравнению с “минитменами” и “титанами” с плаката по гражданской обороне из школьных времен. Но все равно такое себе ощущение.

В принципе, к эвакуации я был готов. Желания уезжать не было. Однако жаркие споры с семьей, на тот момент остававшейся в Беларуси, 26‑й этаж без лифта, аэропорт через дорогу и ракета, прилетевшая в дом в паре кварталов от моего, склонили к мысли об отъезде. Хотя кого я обманываю — к бегству. Потому что вроде войны не видно, но вот она: только что упала обломками сбитой ракеты у соседней станции метро. А еще комментарии коллег: “Русня рвется к Киеву. Дня три еще есть, наверное. Потом можно не уехать”.

“Откуда они все знали?”

В очереди в магазине общительный дядька посмотрел на мои энергетические батончики с водой и роллтонами (зачем я их купил, в дороге ноль пользы — их же нужно заваривать кипятком, да и место они занимают), позвякал своей корзинкой и спросил: “Откуда они все знали?”. “Кто?” — переспрашиваю. “Да все эти, — ответил он, показывая на спускавшийся в метро поток людей с туристическими рюкзаками и вализками. — Откуда они все знали, если чемоданы собраны с утра?”

Ближе к обеду, когда собирал рюкзаки, за окном пролетели два украинских МиГ-29. Совсем недалеко — между ВДНХ и руслом Днепра. На восток. Потом узнал из новостей, что на Гостомель. Выбивать русский десант. Позднее писали, что один из этой крылатой парочки был тем самым “Призраком Киева”. К вечеру, между сборами и поиском транспорта из города, заметил, что сирен стало больше, как и взрывов. На этаже, кроме меня, никого не осталось, а со двора потянулись машины. В чатах заговорили о сапере, подорвавшем ценой своей жизни мост под Киевом, чтобы остановить наступление русских. Впоследствии узнал, что это был Виталий Скакун, взорвавший в Херсонской области Генический мост перед русскими танками, но вечером 24 февраля мысль о том, что под Киевом взрывают мосты, оптимизма не прибавила.

Незаметно упаковалось два рюкзака. Туристический, на 50 литров, с джинсами, худи “Во всем виноват TUT.BY”, запасной обувью, ноутбуком и продуктами. И фоторюкзак — с техникой. Оба потом попили крови в дороге и долго напоминали о себе болями в спине. Впредь решил брать с собой только самый минимум, хотя бросить технику и сейчас задушила бы жаба. После бесконечных метаний в телеграм-группах по эвакуации нашелся автобус на Львов следующим утром, всего за 500 гривен (менее 20 долларов по тогдашнему курсу). Он в итоге не поехал, но, вспоминая сейчас, понимаю, что надежды на простую эвакуацию из Киева на Запад были очень наивными. Хотя кому-то удавалось.

Несколько часов сна — закрыв двуспальными матрацами единственное окно и, по советам бывалых, через стену от окна. Когда в 8 утра завыла сирена и на телефон пришло СМС об очередном авианалете через 15 минут, завязывал шнурки и прощался с такой родной квартирой, в которой жил с сентября. Через 10 минут уже спускался в метро. Как добежал с двумя рюкзаками, сам не понимаю.

На станции было сотни три человек. Как-то не ощущается масштаб, когда люди стоят у перронов в ожидании поезда, а тут все место было занято карематами с сидящими и лежащими людьми. Кто-то спал в полумраке, многие — с детьми и домашними животными. Проведя почти год в Киеве, видеть людей на туристических ковриках в холодном метро, с телефонами, роллтоном, учебниками и просто спящими в одежде посреди перрона было невыносимо дико. Пришел поезд. Я поехал на “Майдан Незалежности”, где была пересадка на вокзал. На каждой станции поезд стоял минут 15, и было видно, что чем ближе к центру, тем больше людей прячется в метро от бомбежек.

Когда бежит толпа

Киевский вокзал и площадь с перронами вместили неимоверное количество людей. Подсчитать не возьмусь. Посмотрел на табло, определился с маршрутом на Ровно. Хотя периодически приходили необъявленные эвакуационные поезда на запад, шанс попасть в них был мизерный. На второй день войны никто не распределял женщин, детей и мужчин призывного возраста, как это будет через пару дней во Львове. Толпа дежурила на первом перроне, откуда уходили поезда к польской границе. Завыла сирена, люди бросились в ближайший подземный переход. В это время по громкой связи объявили о прибытии очередного экспресса, и толпа ПОБЕЖАЛА… Никто не слушал сирены и военных, все стремились попасть в вагоны. Студенты и гости из Азии и Африки, представители народа рома, по ощущениям, штурмовали вагоны в первых рядах и близко не подпускали никого к заветной электричке.

Периодически на вокзале раздавались автоматные очереди, и тогда толпа вновь убегала под землю. “Толпа — страшная вещь, напрочь мозги отбивает”, — всплыли в голове слова одного знакомого со специальным опытом. Военный, стрельнувший сигарету, сказал, что с утра несколько штурмовых групп русских прорываются с северо-востока, от Бучи и Ирпеня, через метро “Берестейська” к Генштабу, в центр — на Банковую, где базируется Офис Зеленского, и к вокзалу. Довольно близко на востоке были слышны взрывы и периодический стук “зушек”. Услышав один раз, не забудешь никогда.

Через 20 часов я был во Львове. Десять из них прошли в дизеле до Ровно, с чьими-то милыми котами в переноске на коленях. Ее обитатели, осознав серьезность момента, не возмущались и вели себя тихо, отказываясь даже от еды. Потом было бомбоубежище на ровенском вокзале, где девочка пела под гитару “Океан Эльзы”, путешествие по совершенно темному городу (светомаскировка) и ночевка в холле местной гостиницы. Не оказалось свободных номеров, но администратор бесплатно предложил диван в лобби с розетками, кафе и туалетом с горячей водой. Утренняя электричка на Львов, где договорились встретиться с коллегами и выезжать вместе…

Происходившее на львовском вокзале описать трудно. Город стал огромным хабом для беженцев, которые стремились попасть в Польшу через два погранперехода — Шегини и Краковец. Даже фраза “Как в кино про войну” не передаст ощущение тысяч людей, плохо сдерживающих истерику; электрички, идущие только до границы с Польшей; толпу, периодически бегущую с вокзала на перроны и обратно.

Погода в столице Западной Украины была куда холоднее киевской, и выдержать весь день на улице было просто невозможно.

С привокзальной площади десятки маршруток предлагали отвезти на польскую границу “всего за 600 гривен”. Ходили слухи о прямых автобусах в Польшу, но где они стояли и как в них попасть, никто не знал. Отправившихся на границу высаживали в начале десятикилометровой очереди к погранпереходу Шегини — Медыка. Некоторые проходили ее двое-трое суток. Мой коллега, выдержавший эту очередь, своими глазами видел умершего от переохлаждения человека, и не доверять ему оснований у меня нет.

На вокзале я в очередной раз увидел, на что готовы люди, убегающие от войны. Соседние страны открыли границы, и уехать “в шенген” теоретически могли все желающие — даже без виз и паспортов. Не выпускали только мужчин — граждан Украины призывного возраста. Никто не обращал внимания на вывшие сирены. Люди не уходили с перронов, пока не отъезжал очередной эвакуационный поезд к спасительной границе.

Нож в руке и фальшивые обмороки

Удивительно спокойные военные вытаскивали из дверей электричек упиравшихся смуглых парней, не пропускавших никого, кроме своих огромных семейств и компаний. Когда жестко уволокли очередного блокировщика, доставшего нож, возле электричек начались фальшивые обмороки. Родственники мужского пола старались занести “бессознательную” жену-сестру-бабушку в поезд, лишь бы там остаться самим. С обеда мужчин перестали пускать в электрички, невзирая на любые паспорта и справки. Начали прощаться семьи. Женщины с детьми уезжали на запад, мужчины махали им в окна и уходили с перрона. Потом было много трогательных фотографий с такими расставаниями.

Переночевать нас позвал Львовский медиафорум. Запомнилась поездка по любимым, но угольно-темным львовским улицам. Ночевка на полу в спальнике детям кажется приключением, а взрослым — лишь бы голову уронить.

Утром работа в офисе продолжилась. Украинские коллеги собирали информацию о журналистах, нуждавшихся в помощи, решали вопросы эвакуации в том числе нашей группы, мониторили бесконечные новости о происходящем не только в интернете, но и по FM-радио. Мне объяснили, что приемник в офисе на случай, если “лягут” интернет и мобильная сеть. Там же поставил себе пунктик: купить простое, желательно с аналоговой настройкой FM-радио на батарейках.

Проверка на дорогах

Позже нас перевезли в хаб медиафорума, параллельно решая вопрос с автобусом для эвакуации всех белорусских журналистов, которые собрались в городе и подъезжали еще. Мы с коллегой пошли прогуляться по непривычно холодному Львову. Услышав белорусскую речь, прохожий подошел к нам и попросил показать документы. Просто так, посреди улицы. Посмотрев наши карточки ВНЖ, он уже спокойно пояснил, что в городе и новостях только и говорят о русских диверсантах, ставящих метки для наведения вражеских ракет. В оповещениях гражданской обороны такие знаки советовали засыпать песком, потому что через обычную краску они проступали.

Белорусов в те дни не то чтобы считали врагами, но, когда стало известно, что русские вошли в Украину после совместных учений с территории Беларуси, лишний раз говорить, что изначально приехал из Минска, было неуютно. Некоторые знакомые не рискнули уезжать на машинах с белорусскими номерами.

“Это ангелы нас спасают”

К обеду 26 февраля стало понятно, что эвакуационного автобуса не будет, и коллеги стали искать любую возможность уехать с теми, кто возьмет. К вечеру я остался один, потому что автобус, в который меня обещали посадить, отъезжал только следующим утром. В наступивших сумерках под вой сирен вдруг пошел пушистый снег, очень быстро закрывший собой все. Его нападало много — выше щиколотки. Помню, как из хаба на улицу вышла девушка, дежурившая в офисе. Постояла и сказала: “Это ангелы нас спасают. Они послали снег, чтобы закрыть метки для ракет, а сегодня говорили, что должен быть налет”. Остаться одному и без определенности впереди было трудно, но ее слова в тот момент очень поддержали.

Поставив на зарядку все пауэрбанки, телефон и ноутбук, засел за форумы, чтобы найти транспорт для себя и других, ведь точно так же помогали и мне с поиском путей эвакуации. Да и с мыслями, что будет завтра, долго не спалось.

Утренний автобус, как и все последующие, на которых белорусские волонтеры во Львове пытались отправить желающих, отказался забирать мужчин без семей. Когда стало понятно, что уехать не удастся, а мои родные и друзья оборвали все чаты и телефоны в поисках транспорта, перезвонили ребята, вторые сутки, ехавшие из Одессы. Сначала они передумали двигать на Львов, но в итоге забрали меня ближе к вечеру 28 февраля. Будучи в курсе страшных очередей в близких к нам Шегинях, я посоветовал ехать на дальний переход Краковец — Корчова. В одном из чатов, на который я подписался в те дни, водители сообщали, что очередь там небольшая и доехать за ночь вполне реально. Так и вышло. Когда позади остались волнения из-за отсутствия визы и появился въездной штамп в паспорте, а на воротах висела красная табличка с белыми буквами Rzecz­pospoli­ta Pol­s­ka, очень захотелось заплакать. Мне трудно было бы это объяснить соседям, хотя они бы точно поняли.

Паническая атака и Киев в сновидениях

Мой трип к границе и через нее длился пять дней. Спустя два года и десятки историй об эвакуации из Украины в Европу, рассказанных мне другими, понимаю, что на фоне многих моя кажется довольно комфортным приключением взрослого самостоятельного мужчины. У меня была еда, наличные, заряженный телефон и миллион друзей, каждый из которых помогал, когда мне нужна была помощь. Опасность грозила, но так же, как и всем остальным.

Наверное, до конца жизни я не смогу жить на верхних этажах многоэтажек. Вид хороший, но попробуйте пару раз в день подняться на 26‑й этаж с продуктами и кегами с водой. К тому же во время ракетного обстрела чаще прилетает в высотки.

 

Мне до сих пор трудно находиться в людных местах, даже на праздниках. Недавно на пресс-мероприятии поймал паническую атаку: в зале было слишком много людей, а мне нужно было выходить к микрофону, чтобы задать вопрос. Оставаться ближе к выходу стало повседневной нормой, такой же, как зарядка пауэрбанков и телефона, наличие фонарика, зажигалки и швейцарского ножа в рюкзаке. Просто так, чтобы было.

Мой опыт бегства от войны сегодня видится вполне заурядным, хотя два года назад так не казалось. До сих пор с содроганием вспоминаю автоматные очереди на вокзале в Киеве. Поездку в метро до вокзала, глаза и лица людей на станциях. Толпу на львовском перроне. Ощущение безысходности и одиночества. Звонки жены и дочки, державшие на плаву. Падающий снег и слова про ангелов. Киев, который мне снится намного чаще Минска. И февральскую клубнику за несколько дней до войны.

Читайте еще:

Журналіст Аляксандр Баразенка — пра працу на вайне: «Ніколі не забівай у сабе страх — ён твой запасны парашут»

Захаваць выданне ля самага фронту і інфармаваць свет аб жыцці ў акупацыі — гісторыі нязломнасці ўкраінскіх журналістаў

Праз вайну і Лукашэнку. Як бачаць Беларусь на Захадзе — ключавое з даследавання замежных медыяў