Мария Эляшевич и Андрей Шавлюго. «Можешь ничего не нарушать, но потом всё равно будешь сидеть в Skype-суде»

Сегодня публикуем историю Андрея Шавлюго (фотокорреспондента информационного агентства «БелаПАН») и Марии Эляшевич (журналистки газеты «Комсомольская правда в Беларуси»).

Их обвинили в участии в студенческих акциях протеста, а также в их координации. В тот день – 1 сентября – якобы для проверки документов только в Минске были задержаны шестеро журналистов, которые работали на улицах, освещая происходящее. Проверка документов закончилась судами. Более того, во многих СМИ эти судебные процессы назвали «эпичными».

Андрей и Мария оказались в той «шестёрке» задержанных. Они рассказали, как всё тогда происходило.

P.S. К сожалению, для Андрея злоключения не закончились. 15 ноября журналиста задержали во время освещения воскресной акции протеста в Минске. 17 ноября суд Московского района присудил фотокорреспонденту 15 суток административного ареста.

Слушайте рассказ журналистов в подкасте или читайте текстовую версию ниже.

Текстовая версия

Мария Эляшевич: Каждый год 1 сентября я хожу в школы и пишу тексты о линейках. Если честно, мне надоело уже каждый год писать одно и то же. Надоело – получила. 1 сентября 2020 года у меня оказалось очень необычным. Студенты вышли на марш, а мы пошли на работу. Около 17 часов к нам с коллегами подошли сотрудники ОМОН и очень вежливо и ласково попросили пройти в бус. Сказали, что для проверки аккредитации. Уточнили, что насилия не будет. Без всякой задней мысли мы пошли в бус. Я поверила, что у нас проверят аккредитацию и отпустят.

Андрей Шавлюго: Но в бусе сказали, что на месте аккредитацию проверить невозможно и нужно ехать в РУВД. Я вспомнил, как за неделю до этого задержали 50 журналистов и в течение трёх часов всех отпустили. Поэтому я успокоился и настроился на три часа некомфортных условий.

Мария Эляшевич: Я тоже переживала только о том, что не успею вовремя сдать текст. Встретили вежливые сотрудники, которые повторяли, что всё будет хорошо: «Сейчас мы звоним в ведомство, проверяем вашу аккредитацию». Мы пытались объяснить, что, например, «Комсомольская правда» – это аккредитованное СМИ, то есть, у нас нет аккредитации на каждого журналиста, а есть аккредитация на издание.

«Сотрудники РУВД рассказывали нам новости» 

Мария Эляшевич: У меня был страх неизвестности. Потому что ничего из того, что они обещали, не сбывалось. Начиная от «просто проверим аккредитацию» и заканчивая «сейчас мы вас отпустим». Через час, через два, через три…

Андрей Шавлюго: Надежда на то, что нас вот-вот отпустят, была до последнего. У меня была милая беседа с сотрудником РУВД. Я рассказал молодому человеку, недавно окончившему Академию МВД, историю двухгодичной давности, когда меня привезли в РУВД тоже для проверки документов. А ближе к ночи выяснилось, что я якобы оказывал сопротивление сотрудникам милиции.

Милиционер сказал мне: «Я очень извиняюсь за тех сотрудников, которые составили тогда на вас протокол». А потом он ненадолго вышел из кабинета и вернулся уже с опущенными глазами.

Сообщил, что против нас начат административный процесс. Дальше он всё делал с виноватым видом. Хочется верить, что ему было стыдно. 

Ночь провели в актовом зале, на очень удобных стульях, сделанных заключёнными какой-то исправительной колонии. Если бы такие где-нибудь продавались, я бы себе купил.

Мария Эляшевич: Периодически сотрудники милиции рассказывали новости: «Вот, вы на главной TUT.BY», «Вот люди пошли к МВД».

«Знаешь Помидорова? – спросил у меня сотрудник РУВД, листая ленту Telegram. – Он сейчас под РУВД стоит и песни вам поёт».

Андрей Шавлюго: К моменту подписания протокола мы слышали под окнами какие-то крики. Люди начали скандировать наши имена. Было очень приятно. 

«Журналисты никогда в жизни не скажут «продолжаем движение», потому что это очень странная фраза» 

Мария Эляшевич: На следующий день начались суды по скайпу. Мой суд начался на 40 минут позже из-за проблем с подключением к интернету. Созвониться с судом никак не получалось. Вызвали программиста, который сообщил, что на балансе задолженность. На какой номер отправлять деньги, никто не знал. Люди начали пытаться раздавать мобильный интернет со своих телефонов. Все нервничали, психовали… 

Ну а потом всё пошло приблизительно так же, как и начиналось.

БОльшую часть того, что происходило на суде, я не слышала из-за плохой связи. Потом с огромным интересом читала про свой суд.

Про свидетеля в балаклаве, например, который не хотел признаваться, какого цвета у него штаны. Этот свидетель говорил что видел, как я шла в колонне, и призывала митингующих продолжать движение. Адвокат, чтобы опознать свидетеля на видео и фото, спрашивает про цвет его штанов. На что свидетель сказал: «Не скажу, мне ещё работать»…

Меня обвиняли в организации протестов. В обвинении было написано, что я говорила толпе «продолжаем движение». 

Я думала, что если у меня будет последнее слово, то я обязательно скажу о том, что журналисты, которые работают с текстом, никогда в жизни не скажут «продолжаем движение», потому что это очень странная фраза стилистически. Но оказалось, что последнего слова в административных делах нет. 

Я задавала вопросы: «Кому я говорила? Как? В рупор кричала?». Ответили, что я подходила к людям. Но на тех этапах, о которых шла речь, я не подходила к людям вообще, потому что всё было очень сумбурно, колонна всё время меняла направление. Это было не самое лучшее время и место для интервью. 

«Из-за плохой связи не слышал половину из того, что говорили на суде»

Андрей Шавлюго: По техническим возможностям мой суд проходил примерно так же, как и Машин. Половину суда я тоже не слышал.

У многих на судах выступал свидетель в балаклаве с фамилией Ковалёв. Но даже через балаклаву было видно, что все эти Ковалёвы – разные люди.

Так вот этот Ковалёв видел трёх журналистов разных СМИ в разных частях колонны. И слышал, как они координировали движение студентов всё с той же фразой: «Продолжаем движение!».

Мария Эляшевич: И мой коллега Никита, который всегда разговаривает только на беларусском языке, на митинге почему-то решил говорить по-русски и якобы призывал студентов «требовать своих прав и свобод». Свидетелям задавали вопросы: «Как вы узнали человека?». Они отвечали, что «он особо выделялся».

Один мой коллега выделился тем, что он мужчина. 

Андрей Шавлюго: А мне омоновец сделал шикарный комплимент.

Я выделился спортивным телосложением, аккуратной стрижкой и красивой бородой. Он назвал меня колоритным мужчиной.

После суда сообщили, что дела отправлены на доработку. Мы решили, что доработка – это хорошо. Это значит, что пока они дорабатывают, мы свободны и пойдём домой спать. Но они оказались очень работоспособными и сказали, что доработают наши дела за ночь, а нас оставят на «суточки» на Окрестина. 

Мария Эляшевич: Это было достаточно неожиданно. Мы были немного расстроены, потому что вроде и доработка, но неприятно, что тебя судят за то, в чём ты не виноват. А тут сообщают, что дело не только в справедливости, – шнурки доставай. И тут все начинают доставать шнурки, доставать ремни и всё остальное. На Окрестина ничего из этого нельзя. 

Андрей Шавлюго:

Увозили нас втихаря, в «Газели» с плотно зашторенными окнами. Но мне всё же удалось помахать рукой какой-то девушке. Она потом передала остальным ребятам, что нас видела.

Мария Эляшевич: В камерах рассадили по двое. Но утром в нашу камеру пришли, и сказали мне: «С вещами на выход!». Меня привели в другую, шестиместную камеру, и оставили. Никто ничего не объяснял. Следующие два дня я жила там одна. 

Второй день вообще был для меня максимально странный. Информации никакой. Время я определяла по звону вилок и ложек. Прогремели вилки в обед, значит, что сейчас примерно 14 часов. Я всё ждала, что вот-вот будет суд.  Нам же обещали! Значит, обещание обязательно сдержат! Ходила я по камере, ходила, пока не увидела, что в окошке стемнело уже. И я поняла, что суд у меня уже вряд ли будет сегодня. У ребят в камере было гораздо интереснее. А мне даже рассказать нечего. Обидно даже.

Андрей Шавлюго: Да, у нас было весело. Мы лепили шашки из хлебного мякиша, но потом к нам в камеру подселили ЛТП-шников (ЛТП – лечебно-трудовой профилакторий). Они съели часть наших шашек. Пришлось их заменять шоколадом из передачки. Так мы и играли потом с ЛТП-шниками – хлеб против шоколада. 

Передачи нам передавали очень быстро, гораздо быстрее чем другим, как мы потом узнали. В какой-то момент мы начали шутить, что у нас пресс-тур по Окрестина: посмотрите, как у нас красиво. Вы тут по одному- двое сидите, играйте в шашки, наслаждайтесь жизнью, только не занимайтесь журналистикой. 

В какой-то момент услышали, как за дверью выкрикивали фамилии Дудинского и Кохно (экс-телеведущие). Поняли, что и они тут. Место встречи замечательных людей.

Ночью перед судом меня вызвали на допрос. Спрашивали: «Ну что? Где прорывали толпу? Где шли?». Я так понял, что они даже не знали, где толпа ходила, и пытались это узнать у меня . Это было очень странно. Я отказался отвечать, предложил им продолжить завтра, и они почему-то согласились.

Суд был практически копией первого суда. Ничего нового я не услышал. Судья был очень раздражён связью, техническими моментами. Я потом увидел зал заседания на фотографиях и не понимаю, как я вообще мог слышать своего адвоката, потому что он стоял на другой стороне зала.

Я хочу выразить огромную благодарность ребятам, которые нашли свидетелей моего задержания, ребятам, которые вызвались быть свидетелями на суде. Они видели меня в жилете «Пресса», видели, что я никого не координировал. Для меня это было огромной поддержкой во время суда. Даже нашлись какие-то видео, где мы в толпе идём.

Омоновец говорит, что я иду в начале толпы, а по видео видно, что я иду в конце.

Координировать толпу, двигаясь в конце, абсолютно нереально, как вы понимаете.  

«Приговор никто не расслышал: милиционеры звонили в суд и уточняли» 

Мария Эляшевич: Доработанный суд был очень похож на недоработанный. Во время первого суда коллеги, пока судьи не было,  подошли к монитору и начали кричать: «Маша, Маша, как ты, что ты?». И я могла им отвечать. А во время второго суда камеры были заклеены и микрофон выключен до самого прихода судьи. Чтобы не было этих «дребезжаний» радостных.

Суд закончился приговором по трое суток. Но даже приговор я не услышала из-за плохой связи. Сотрудники милиции тоже не услышали, звонили потом в суд и уточняли приговор. 

Время считается с момента задержания, и поэтому наши трое суток истекали через полтора часа. На эти полтора часа нас вернули в камеры. Потом нас попросили не фотографироваться на фоне Окрестина, не топтать газоны, и отпустили.

Андрей Шавлюго: Встречала нас огромная толпа коллег. Это прямо выход рок-звезд был! Столько людей! Знакомые, незнакомые. Ты понимаешь, что делаешь нужное дело, что тебя поддерживают. Это дорогого стоит.

Мария Эляшевич: Как сказал один из коллег, непонятно как дальше работать. Потому что ты можешь ничего не нарушать, ничего не делать противозаконного, но потом ты всё равно будешь сидеть там где-то в Skype-суде, а человек в балаклаве будет смотреть тебе в глаза и говорить, что ты говорила «продолжай движение», что ты человек с колоритной стрижкой и очень сильно выделялся. И ты ничего не можешь с этим сделать. 

Ведущая: Саша Слуцкая

Звукорежиссёр: Пётр Слуцкий

Редакторы: Алла Шарко, Наталья Гантиевская

Фотограф: Татьяна Ткачёва