Как относиться к тем, кто не ушел из госСМИ после 2020? Собрали мнения коллег

После переезда в Польшу только недавно уволившейся из БЕЛТА фотографа Оксаны Манчук среди белорусских медийщиков разгорелась дискуссия: как относиться к тем, кто остался в госСМИ после протестов 2020 и начала войны в Украине? Можно ли считать долг перед госагентством основанием для сотрудничества с ним? БАЖ спросил у коллег, как, на их взгляд, стоит относится к тем, кто уходит только сейчас. 

Фото: БАЖ

Денис Дудинский: «Что, мы должны хейтить  человека, который ведет «Калыханку»?»

— Сейчас идет вполне понятная и естественная экстраполяция. Мы знаем, что самое зло — это пропаганда. Пропаганда идет откуда? Из телевизора. Соответственно, все, что касается телевизора и телевидения, обычные люди сразу же заносят в категорию «плохо».

То же самое можно переносить, например, на силовые структуры, МВД. Но есть же люди, которые там действительно занимаются расследованием преступлений. Хотя бы те же гаишники. Потом, когда демократические силы придут к власти, мы будем хейтить всех гаишников и следователей? Ну, нет, конечно. Но с точки зрения среднестатистического обывателя, всех тех, кто работает на телевидении, в органах, в КГБ, в ДФР, в комитете госконтроля посадить надо. Что такой ход мыслей говорит о конкретном человеке? В принципе, ничего страшного: каждый сам для себя решает, как относиться к тем или иным людям.

Денис Дудинский. Фото: личная страница в Face­book

Я совершенно спокойно общаюсь с людьми, продолжающими работать на телевидении. Разумеется, я не говорю сейчас о тех, кто работает в новостях или в пропаганде, — это уже гнилье, от которого в будущем нужно будет избавляться.

Во всем остальном работа на телевидении ничем не отличается от любого предприятия: кто-то настраивает камеры, кто-то настраивает коммуникационные сети, кто-то рассказывает о погоде. И что, мы должны человека, который ведет «Калыханку» хейтить сейчас? Нет, никогда такого не будет.

С моей точки зрения все зависит от того, что ты делаешь. Идеолог на заводе, рассказывающий рабочим, как хорошо сейчас в Беларуси, какой Лукашенко хороший, — это зло. Но обычный рабочий, вытачивающий какую-нибудь деталь или стоит на конвейере, – какое отношение он имеет к идеологии? То же самое и телевидение. 

У каждого есть свой порог. Одни с телевидения ушли, например, 1996 году, другие – в 2000‑м, была волна в 2020 году. Как телевизионщики, расставшиеся с любимым делом в 1996‑м, отнеслись к тем, кто пришел после них? А к тем, кто выступил против в 20‑м? Если начать разбираться, можно и запутаться. 

Уехавший человек, потерявший многое, если не все, испытывает внутреннюю боль. А тут раз — он видит, что кто-то еще ушел с провластного телеканала или провластного ресурса. И тот, кто решился на этот шаг раньше, считает, что у него больше прав. Возможно, с человеком, который в 2010 году ушел с телевидения, так же поступили те, кто ушел в 1996. Мол, а чего это вдруг ты только очнулся в 2010‑м? Раньше надо было думать. А потом ушедший в 2010 начинает то же самое изливать на тех, кто ушел в 2020 году. Думаю, это такая вот армейская дедовщина. И я ее понимаю, но не одобряю. 

Мы же стремимся к красивому, демократическому, правовому — человеческому — государству. Уже исходя из этого нельзя всех ненавидеть. Иначе нам придется тысячи белорусов хейтить, ведь половина граждан страны работает в госсекторе и платит налоги в карман Лукашенко…

А когда идет речь про второй шанс, то хочется спросить: вот кто эти люди, берущие на себя право давать второй шанс? У меня, извините, один ответ: «Идите на **й». Все. Это даже не стоит того, чтобы размышлять, чтобы что-то доказывать этому человеку. Неважно, касается ли это меня или моих товарищей, друзей, коллег, бывших коллег, которые сейчас — в 2024 — уходят (или уйдут в далеком 30‑м).

Повторюсь: тут вопрос только в том, что ты делал на телевидении. Если каждое утро выходил в новостях и рассказывал, какой Александр Григорьевич Лукашенко великий президент и великий кормчий, а вот сейчас одумался и решил, что хватит, то у многих возникнут вопросы. Лично я хорошенько взвешу, как относиться к пропагандисту (пусть и бывшему). Наверное, я не смогу с ним общаться. Но буду ли говорить, что он должен покаяться перед народом? Да нет: как сам решит, так и сделает.

Наста Захаревич: «Волна критики — и есть ответственность за поступок»

— Я уверена, что после 2020 года невозможно было как-то убедить себя в том, что «я делаю что-то неполитическое в государственных СМИ». Эти СМИ стали в максимальной степени рупором пропаганды. Понятно, что они были всегда, но есть оттенки, разные уровни.

А после двадцатого года все стало настолько однозначно, что мне кажется, это очень ложная позиция – говорить: «я вот работаю в АТН, но я говорю о культуре». Честно говоря, это в лучшем случае самообман.

Наста Захаревич. Фото: с личной страницы в Face­book

Или это просто обман. Ну, не существует «просто культуры», нет «просто музыки», нет «просто литературы». Потому что, ну как работать в культуре без политики, когда такое происходит с Купаловским театром? Как писать о медицине неполитично, когда такие катастрофы с поставками лекарств и увольнениями неугодных врачей? И так далее.

Поэтому для меня человек, оставшийся после двадцатого года работать в государственных СМИ, — это либо человек, сознательно поддерживающий систему, либо человек, у которого не очень хорошо дела обстоят ни с совестью, ни с логикой. Ведь работая в системе пропаганды, человек является частью всей пропагандистской архитектуры. Если этих частей не будет, архитектура рухнет. Конечно, мои оппоненты могут сказать, что тогда этих людей заменят российские пропагандисты. Я согласна, это возможно. Но мне кажется, что это ну так себе объяснение и оправдание, чтобы продолжать работу.

Конечно, кто-то может остаться там и разрушать систему изнутри, устраивать саботаж. Это здорово, и я уверена, что найдутся люди, которые на это пойдут. Они понимают, что их не похвалят, что они, скорее всего, попадут под общий каток осуждения. Но если человек настолько сознательный и хитрый, что разрушает систему изнутри, то он понимает, что попасть под осуждение – это нормально. Это неприятно, но я не вижу здесь никакой катастрофы. Но это очень мизерная часть людей, которые герои и партизанят.

А позиция: «Я просто посижу здесь, но особенно ярко высказываться не буду»… Ну так ты поддерживаешь систему, сидя в ней. Для меня это ясно: работа в пропаганде остается работой в пропаганде.

Я думаю, нам действительно не хватает института репутации. И это очень хорошо, когда наконец-то начинает выстраиваться в очередь. Но опять же здесь важно понимать нюансы. Если же речь идет о конкретной истории с фотографом БелТА, то если ей кто-то угрожает, ей следует обратиться в полицию. Такого не должно быть.

Нам нужно понимать, что гражданское осуждение должно доходить до определенного предела. Нельзя скатиться к угрозам или, например, преследованию этой девушки. Но должна быть возможность высказать свою позицию относительно ее поступка: она считает, что все сделала правильно, но уверена, что нет.

Я не знаю, как относиться к тем, кто ушел недавно. У меня нет знакомых и друзей, которые после двадцатого года остались бы в государственных СМИ. Есть знакомые, которые там когда-то давно работали. В общем, для меня это точно не те, с кем я бы поддерживала тесный контакт, кто вошел бы в мое ближайшее окружение. Более того, я уверена, что всех таких людей должны проверять спецслужбы стран, в которые они въезжают. Потому что, конечно, нам хочется верить, что они все-таки перешли на светлую сторону. Но не надо жить иллюзиями: достаточно людей, которые едут в качестве агентов. И это абсолютно нормально проверять бывших сотрудников госСМИ, это не преследование.

Нужно ли с ними сотрудничать? Понятно, что каждая редакция сама делает выбор, кого брать на работу. Я бы не стала. Есть много прогрессивных людей, которые уже давно показали свои ценности, свои профессиональные способности в независимых СМИ. Почему вдруг предпочтение должно быть отдано тем, кто работал в не очень конкурентной среде государственных СМИ, которые были даже не журналистской сферой, а скорее пропагандистской? Не представляю, как должна сложиться ситуация, чтобы я рассматривала возможность найма человека, только что ушедшего с БТ, а не человека с опытом работы в TUT.BY, Hrodna.life или других независимых редакциях.

Екатерина Водоносова: «Где будет то золотое эталонное мерило, которым нужно руководствоваться?»

— Я считаю, что везде есть и негодяи, и нормальные люди. Люди определяются своим поведением в конкретный момент и тем, насколько человек руководствуется собственной совестью. Это судьбоносно. Поэтому, как относиться к тем, кто продолжает работать в системе, да еще и активно этой системе служить, – очень сложный вопрос.

Мне кажется, если бы у меня были кредиты или непогашенные долги в августе двадцатого года, я бы, скорее всего, продала почку, чтобы погасить их и не иметь никакого отношения к структуре, которая настолько запятнала собственную репутацию и имя, что оставаться в ней каким-либо образом было бы немного странно.

Екатерина Водjносова. Фото: с личной страницы в Face­book

Есть люди, которые работают, например, на «Беларусь‑3», где только новости культуры. Понятно, что после 2020 года оставаться в этой структуре немного странно. Но у каждого свои обстоятельства. У меня не было таких обстоятельств, я не рассматривала попытку остаться на рабочем месте. Хотя моя программа не была связана с пропагандой, я вообще узнала, как выглядит Эйсмонт, только в 2020 году.

Дело в том, что вся Беларусь является государственной структурой. Можно взять учителей, врачей, даже дворников — и это все будет работа госсектора. Другое дело, что люди зачастую даже просто не идентифицируют себя с государством. Винтики системы, которые даже не подозревают, что они такие. И одно дело, если ты работаешь дворником честно, а другое, если ты, например, выдаешь тех, кто рисовал «Погоню».

Так и в государственных СМИ. Если ты снимаешь передачу о культуре до августа двадцатого года и совершенно не общаешься с новостниками, это одно. Другое — когда вы полностью вовлечены в эту повестку, когда вы ее формируете или даже говорите от имени государства, продвигая его нарративы.

Что касается тех, кто после двадцатого года продолжает снимать одни и те же передачи о, условно говоря, белорусской кухне, то я не знаю, что движет этими людьми. Я знакома с ними, с некоторыми даже не по службе, а по другим мероприятиям: этнографическим праздникам, литературным вечерам, концертам. Но я недостаточно хорошо их знаю и не общаюсь с ними, чтобы понять, что их там держит.

Вот, может быть, они вообще не читают новостей, может быть, они приходят на работу просто для того, чтобы увидеть, условно говоря, двух своих операторов и снять видео. Остается только верить, что они там тихо держат пальцы крестиком и не служат системе, а подрывают ее изнутри. Но, честно говоря, я считаю, что они даже не думают об этом.

Если кто-то уходит сейчас, я ему не судья. Пусть это сделают другие люди: люстрационная комиссия или кто-то другой. И не дай Бог попасть в такое, потому что я не хочу брать на себя такую ​​ношу. Я не знаю, можно ли их приравнять к пропагандистам. Где золотое эталонное мерило, которым нужно руководствоваться? Другое дело те люди, которые почувствуют, что на их совести камень, должны осознать, что они сделали. Не обязательно публичное, но должно быть осмысление своих действий.

На сегодняшний день я не сохранила абсолютно никакой связи с теми людьми, которые еще находятся в системе. Когда я увольнялась, многие даже пытались оправдываться: говорили мне, что «у меня кредиты, дети» и так далее. Но у меня, наверное, ничего не было: ни детей, ни жилья, конечно (ехидно говорит Катерина — БАЖ). Но я смогла пожертвовать всем этим ради чувства собственного удовлетворения. Конечно, такие аргументы выглядят смешно.

Моя музыкальная группа распалась в 20‑м году из-за того, что часть музыкантов не пошла играть дворовые концерты. Мне было очень трудно их простить, потому что играла я и моя цимбалистка, которая сидела на Окрестина и в Жодино и видела своими глазами все ужасы начала августа двадцатого года. А мужчины, такие здоровые, бородатые, с нами не пошли.

И мне было очень сложно это понять и принять. Чем можно прикрыться? Как можно оправдать себя в такой ситуации?

Но сейчас, если бы мне кто-то из них написал, я бы спокойно ответила. Конечно, мне бы не хотелось продолжать с ними работать или делать что-то вместе. Но у меня совершенно не осталось ни злости, ни ненависти, ни чувства мести к этим людям. Тем более, насколько я понимаю, их тоже немного помотало, хоть они и старались не высовываться. То же самое и с работниками телевидения. Известно, что каждый свое строит сам. Но мне абсолютно не важно, что будет с этими людьми.