Без новостей
Я включила телевизор — впервые после 19 декабря. До этого воскресного вечера все дни и недели (Боже мой, а ведь уже полтора месяца прошло!) от новостей лопались нервные клетки и рвалось сердце. Беспристрастие, которого требует репортерская работа, давалось неимоверным преодолением бабушкой заложенной натуры, по которой — сам погибай, а товарища выручай. Сотни неправедно избитых и оболганных вдруг оказались моими товарищами…
А тут вдруг — пустота. Без новостей. Так в очередях с передачами к тюремному окошку застывают матери и жены: уже известно, что можно, что нельзя, уже рука набита писать однотипный список, и в вариациях только — не введен ли еще какой запрет на предметную весточку о несломленности бунтующей души.
Мир поостыл к нашей затянувшейся трагедии. Мир переключился на Каир — что по сравнению с только что раненными уже затягивающиеся рубцы? В одном права вильнюсская посткомсомолка Даля: никто за нас нашу жизнь не проживет. Разве что добавит обстоятельств.
Обстоятельства прибавились: список невъездных, опубликованный Европой на минувшей неделе, вынуждал к реагированию. Вот и включила я телевизор на итоговой БТшной программе, надеясь найти новость если не в новостях, то во мнениях…
Запрет на въезд комментировали служащие
Еще пара комментариев — от БЕЛТА и должностных аналитиков — и слова утратили смысл. Не было новости, даже в стилистике нагромождаемых оборотов.
А что делает вынужденный собеседник, если вербальное общение его не удовлетворяет? Одно из двух: либо прекращает это бессмысленное занятие, либо увлекается общением невербальным.
Сделать первое — вырубить телевизор — мне помешало смешное наблюдение, зацепившее в самом начале программы, когда до санкций еще не дошли, рассказывали о планах нашего «завтра». Житейские планы ряда моих знакомых вмещаются в банальное «пересидеть» и «ужаться» — цены вверх поползли, прибавок и льгот после выборов не ждет даже наивный.
А тут рассказали, что в стране отныне — год предприимчивости. Риска, значит. И показали готовых рисковать членов правительства — с намерением выполнить написанные в разных бумагах показатели. (Следом, правда, шел разгром «Данона», который рискнул проявить не здешнюю предприимчивость, да не о том, впрочем, речь).
Члены правительства говорили об инновациях, почти артистично выговаривая мудреные фразы и загадочные слова. Кинокамера на первом плане фиксировала монитор — перед выступающим. Не лыком шиты, имеем! Можем и об инновациях говорить!
Но каждый из говорящих, нанизывая сложносочиненные фразы, смотрел не в экран — долу. Эти очи долу, в многостраничный распечатанный доклад, прикрытый монитором, — вот инновация!
Дальше я веселилась, наблюдая совмещение несовместимого, и программа оказалась чрезвычайно богатой.
Вот парень с обликом рано назначенного бригадира представлен авторитетным аналитиком. Говорит, что положено винтику, лишь бы не шумнул механизм, но какой эффект невербального восприятия! Я даже не о выражении растерянного высокой миссией лица — тут уж какое есть, экран только обнародует, но не исправит.
Но посадили парня
А крупный план демонстрировал вопиющее социальное неравенство: если уж у нас ведущие аналитики не имеют порядочного прикида для выступления по ТВ, то хотя бы найдите в телевизионной кладовке Прокопову пиджак поплоше, вровень с героем этой преодолевшей кризис страны!
А руководитель одного из «санкционированных» подразделений «Белнефтехима» в подаче телевизионщиков и вовсе выглядел идеологическим диверсантом! Если у человека так ярко и беспрестанно бегают глаза, а «правильная» речь произносится потухшим голосом, что понимает зритель?
Вот то и понимает. Вспоминает со школьных лет заученного Пушкина, удивляясь совершенно вдруг пронзительному прочтению:
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил…
И далее, еще больше узнавая ситуацию: про несметную скуку «с больным сидеть и день и ночь», «низкое коварство полуживого забавлять»…
Старательно делать «без новостей», угождая желанными речами и соглашаясь ругать увлекающую метаморфозами жизнь…
«Вздыхать и думать про себя: когда же черт возьмет тебя!»
С тем дядей, помнится, все старались