Мара Тамкович: «Отец был для меня примером амбиции. Такой стихийной, живой энергии»

— Какие у вас детские воспоминания о папином воспитании? Каким отцом был Александр Тамкович?

— Думаю, что если бы воспитание было только за отцом, он бы меня совсем разбаловал. Но за порядок и дисциплину в доме всегда отвечала мама. Она была гораздо более внимательной и строгой в воспитании. А папа был более доверчивым и не очень любил конфронтаций. Ему было удобнее думать о чем-то хорошо и закрывать глаза на аргументы, которые могут свидетельствовать об обратном. Он был не очень требователен к каждодневному быту и совершенно не имел желания в это погружаться. В определенном смысле это относилось и ко мне. Папа был склонен гораздо больше позволить, принять порой весьма сомнительные доводы или оправдания, гораздо больше простить.

Он разделял мою слабость к книгам. Дома всегда было много книг, и я тащила их в дом, когда только могла. Папа редко отказывал мне в деньгах на покупку очередного собрания сочинений, которое я увидела в «Букинисте».

И я тянула книги домой — желательно, чтобы мама не сразу заметила. Кстати, в последнем моем фильме «Пад шэрым небам» — полнометражном дебюте, который выйдет этим летом, — все русско- и белорусскоязычные книги в декорациях из моей библиотеки, которую я тогда насобирала и потом частично перевезла в Польшу. Среди них и книги, купленные в том «Букинисте» на деньги, которые давал мне отец, не афишируя это маме.

В детском восприятии папа был для меня синонимом приключений. Его работа казалась приключением, но и в отпуске авантюрные начинания — с ним. Именно папа был готов заплывать со мной далеко-далеко в море, когда мы ездили в отпуск. Дома сохранился снимок, на котором среди синих волн две маленькие точки — папа и я.

Александр Тамкович родился в 1963 году в Ошмянах. Окончил журфак Львовского высшего военно-политического училища. В 1987–1991 годах был корреспондентом газеты «Во славу Родины». В 1991 году стал заместителем главного редактора газеты «Свободные новости». В 2001 году он создал и возглавил газету «День», которая просуществовала недолгое время. В 2006 году за очерк в газете «Новый час» на Александра Тамковича подал в суд генерал-писатель Николай Чергинец. Сумма иска составила 100 миллионов белорусских рублей, что сделало Тамковича самым «дорогим» журналистом в истории Беларуси.

В 2002 году тяжело заболел и получил вторую группу инвалидности. В 2006 году начал писать книги на основе своих интервью. Он опубликовал почти два десятка сборников. Лауреат премии Юрия Захаренко «С открытым забралом», литературной премии Алеся Адамовича, премии ПЕН-центра. Член БАЖ с 1997 года.

Не помню, чтобы папа был включен в мою школьную жизнь — в смысле вместе делать уроки, ходить на родительские собрания… Но его фамилия и аура оппозиционного бунтаря точно присутствовали. Папа был в водовороте своей карьеры, наверное, поэтому его работа оставила отпечаток и на моих воспоминаниях. Он был для меня примером амбициі. Такая стихийная, живая энергия. С самого детства я чувствовала, что мой отец стремится делать что-то важное — и мне очень хотелось быть как он. Кропотливую, ежедневную работу мамы, ее последовательное трудолюбие я оценила гораздо позже.

— Как отец работал? Какие эпизоды сохранились в памяти?

— Папа не любил работать поздно ночью, предпочитал вставать затемно и заканчивать работу утром. Вот такую ​​картинку я помню: папа пишет на кухне в нашей хрущевке, чтобы не разбудить меня и маму, на столе — от руки написанные листы. Обычно кухня была маминым царством, но в эти утренние, порой еще темные часы, она становилась его местом, меняла характер.

Папина работа проникла в нашу повседневность. С детства вокруг меня крутились разные фамилии политиков и важных людей того времени… Наверное, поэтому, когда наступил второй тур выборов 1994 года, шестилетняя я истерически требовала от бабушки, чтобы она голосовала за Кебича. Фамилия как-то запала мне в голову как знакомая. По семейному преданию, я заставила-таки бабушку послушаться. Папа очень любил потом вспоминать этот эпизод. «Устами младенца», — повторял он.

Я очень гордилась папиной работой. Чувствовала, что вокруг него важные люди и события. Одним из таких людей был Михаил Пташук, которого папа, несмотря на многолетнюю дружбу, всегда называл по отчеству.

Папа как-то делал материал со съемок его фильма «Игра воображения» и взял меня на площадку. Мне даже достался маленький эпизод в фильме. Помню съемки, актеров, внимание ко мне, которое было продолжением внимания и уважения к папе. И ощущение, что папа принадлежит к какому-то другому, большому, важному миру.

Помню и другие ощущения. Когда пропал Виктор Гончар, я долго не могла заснуть, ждала, когда папа вернется домой. Никто мне особенно не объяснял, что произошло, но дети понимают из разговоров взрослых гораздо больше, чем им кажется.

Еще один эпизод очень запомнился. Мне лет десять или одиннадцать. Папа пошел освещать какую-то акцию. Мама была в душе, когда зазвонил телефон. Поднимаю — папа. Спрашивает, могу ли позвать маму. Я отвечаю, что мама моется. И папа просит передать, что его задержали, но чтобы не волновались, мол, все в порядке.

И вот я стучусь к маме и кричу через дверь: «Мама, папу забрали, но ты не волнуйся!» Могу только представить ее эмоции.

Помню и празднование освобождения кого-то из папиных друзей. Его работа была, думаю, самой важной частью его жизни — и оставляла отпечаток на всем остальном.

— Когда папа был свободен от работы, как вы проводили время вместе? Может быть, было какое-то совместное хобби?

— Два больших хобби моего отца – это грибы и рыбалка. Я, к сожалению, не разделяла ни одно из них.

Но мы оба любили читать, в том числе современную фантастику. Среди неожиданных, но искренних общих чувств — книги о Гарри Поттере. Мы с отцом прочитали их все, а также посмотрели все фильмы. Потом папа собрал полную коллекцию лент о Гарри Поттере на DVD. Я их иногда смотрела уже взрослой, в гостях у родителей.

— Когда уехала учиться в Варшаву, улетела из родительского гнезда, как строились ваши отношения с отцом?

— У меня было сильное чувство, что папа верил в меня, в мою способность принимать правильные для себя решения. Он все мои решения всегда уважал и поддерживал.

Уже на первом курсе, практически сразу после отъезда, я начала работать в журналистике. Мне очень не хотелось, чтобы меня воспринимали только как дочь Тамковича, хотелось стать кем-то самой по себе.

На Еврорадио, где я тогда работала, нас просили выбрать псевдоним. Я решила выбрать фамилию Нальшанская — потому что именно таким был первый журналистский псевдоним папы, от исторического названия Ошмянщины, где он родился. Так я стала Марой Нальшанской, одновременно сохраняя и скрывая отца в фамилии. Под этим псевдонимом я работала на протяжении всей своей журналистской карьеры. К фамилии Тамкович вернулась уже в кино.

— В одном из интервью вы говорили, что родители были против того, чтобы ваша дочь пошла в журналистику. А какой была реакция на переход в кино?

— Против журналистики была, скорее, мама, ей хотелось более стабильной и прибыльной профессии, но отцу было приятно, что я пошла по его стопам.

Решение идти на режиссуру было неожиданным для них обоих. Родителям было сложно представить, что я действительно стану режиссером, буду снимать фильмы, особенно с учетом того, что я девочка.

Родители всегда хотят лучшей, легкой доли для своих детей, а творческие профессии не приносят спокойной жизни и стабильности.

Но, несмотря на свои сомнения, они помогли мне осуществить мое желание.

Очень важным моментом для них обоих и для меня стал день, когда они смогли увидеть мои работы на большом экране в минском кинотеатре. Этот показ что-то изменил, гораздо больше, чем все престижные зарубежные фестивальные показы и награды, он сделал мое режиссерство для родителей настоящим.

— После событий 2020 года жизнь многих белорусских семей перевернулась. Как эти события повлияли на вашу семью?

— В моей семье 2020 год был годом, когда папа заболел ковидом, это была осень 2020 года. Весь 2021‑й он боролся с симптомами, которые первоначально были диагностированы как затяжной ковид, а в конечном итоге оказались терминальной стадией рака.

Я так рада, что решилась все же приехать, когда мы услышали окончательный диагноз и прогноз в несколько недель жизни. В то время еще можно было ехать обходными путями через Россию, но с началом войны эта возможность исчезла.

Мне очень трудно принять, что я не могла быть рядом с отцом в последние минуты, а затем — во время похорон. Несмотря на все обстоятельства и рациональные аргументы, остался стыд, чувство невыполненного долга.

— Как папа воспринял, что вы начали снимать опасное в сегодняшней Беларуси кино? Я имею в виду фильм «У жывым эфіры» о журналистках Катерине Андреевой и Дарье Чульцовой.

— Я приняла решение, что сниму этот фильм, понимая, что с этим шагом связаны определенные риски и последствия. Но на тот момент я понятия не имела какого масштаба. Тогда трудно было представить, что я не смогу быть на похоронах отца, не смогу быть с мамой, когда буду нужна ей больше всего.

Однако папа гордился моим кино, каждым фестивалем, каждой победой или признанием. Он был самым преданным фаном, если можно так сказать. Я очень сожалею, что он не успел увидеть полнометражный дебют «Пад шэрым небам».

— Наверное, взрослое осмысление творчества Александра Тамковича отличается от детского и юношеского восприятия?

— Для меня папа никогда не существовал отдельно от его работы. Он всегда был журналистом. Я гордился им как заместителем главного редактора «Свободных новостей», как основателем газеты «День» — первой попытки создать независимую ежедневную газету. Я чувствовала, что он был на волне истории, в эпицентре событий. Именно эта энергия, это увлечение привлекли меня в журналистику.

Книги папы, его эволюция в писателя для меня неразрывно связаны с его болезнью. Болезнь, которая, несмотря на все попытки, так и не была точно диагностирована и при этом моментально выбила почву у него из-под ног. В расцвете сил и амбиций внезапно потерять контроль над телом, над речью… Могу только представить, как это было страшно.

Как ни странно, у меня осталось очень мало воспоминаний о том времени. Я помню отчаянные поиски диагноза или лекарств, в которых родители хватались за каждую соломинку, включая альтернативную медицину. Но я не помню четко своих мыслей и чувств тогда, как принимала и проходила через это. Как я потом узнала, многое мне просто не рассказывали, потому что некоторые диагнозы давали отцу несколько месяцев, несколько лет… Однако я была уже не такая маленькая…

Кажется, я боялась вдумываться и задавать вопросы, потому что надо стоять один на один с очень страшными последствиями.

Болезнь изменила для папы все — в нем было много жалости и злости от этой несправедливости (ведь болезнь всегда несправедлива). Ему было очень важно чувствовать свою значимость и причастность. А болезнь отняла у него возможность бежать в первых рядах.

Книги стали для него новым смыслом, новой миссией, новым наполнением — они стали началом новой реальности, где он до конца будет жить с болезнью.

Во взрослости еще осмыслилось, что мечты папиной молодости так и остались мечтами. Страна, которую тогда пыталось построить молодое поколение демократов, так и осталась Мечтой. По крайней мере пока.

Читайте еще:

«Через пару дней меня перестают замечать, и я начинаю снимать». Как французский фотограф стал летописцем жизни белорусов в изгнании

«Любое чувство не захватывает нас навсегда». Психолог о том, как сегодня читать плохие новости

«Чувствовал, что Лукашенко не оставит папу живым». Павел Маринич — о детстве с Шереметом и Прокопьевым, отце-министре и «Маланке»