Геннадий Кеснер: ««Новы Час» — мое последнее место работы»

Это последнее интервью Гены Кеснера. Он не задавал вопросы, он отвечал на них. Отвечал, выкраивая время между процедурами, вырывая это время у болезни. Говорить Гена уже не мог. У него в горле была трубка для дыхания, поэтому мы договорились, что я буду писать по одному вопросу, а он — отвечать на них. 23 ноября, после очередных нескольких абзацев он написал: «Продолжение следует…»

И вот я все пытаюсь осмыслить то, что нашего Генки уже нет. Что продолжения не будет. Ни этого интервью, ни наших встреч в редакции, ни его веселых баек на корпоративах… Не будет наших искренних бесед, не будет звонков, переписки… Не будет его искренней улыбки, его дружеских объятий, его безграничного оптимизма. Останется только память, его статьи и это незаконченное интервью.

— Гена, а откуда такая фамилия? Ты не интересовался ее историей? Кажется, мама Ангелы Меркель тоже Кеснер.

— Мама Меркель, если я не ошибаюсь, Каснер, а фамилия у меня такая от деда по отцовской линии, который ушел из семьи, когда мой отец был еще совсем маленьким. Бабушка о нем никогда не говорила, я его никогда не видел.

Мама отца работала в сельсовете где то в районе Радошковичей, потом перебралась со своей мамой в Минск. Здесь работала на нефтебазе — отпускала топливо для государственной техники. Бабушка по маминой линии родила двух сыновей и трех дочерей. Дедушка работал до последнего дня на камвольном комбинате в столице. В первые дни войны попал в немецкий плен, прошел несколько концлагерей. Только в конце 1989 года, за несколько месяцев до смерти, получил орден Отечественной войны первой степени. Известно, как в СССР относились к бывшим военнопленным. Дедушка никогда не говорил про войну. У него были действительно золотые руки, он был очень добрым и чувствительным человеком.

— Как ты пришел в журналистику? Расскажи о своих редакциях: где работал, как работалось, что больше всего запомнилось, пару запоминающихся историй, вообще все, что ты хотел бы рассказать про свои журналистские будни. А после о своих арестах, про избиение. И, конечно же, про себя: какой ты, с каким богатством пришел к своему 50-летию, что главное в твоей жизни. В общем, Геночка, вопросы общие, можешь на них отвечать постепенно, не торопясь.

— В журналистику я попал, можно сказать, случайно. В начале 1990‑х я работал в Белорусском благотворительном фонде «Детям Чернобыля», который возглавлял Геннадий Владимирович Грушевой. В 1992‑м, по линии фонда группа представителей чернобыльских инициатив, творческой интеллигенции, журналистов, отправилась в Гамбург, на Кирхентаг — День церквей. Это международное многолетнее мероприятие с участием благотворительных и гуманитарных организаций, церквей разных конфессий, деятелей культуры, журналистов и прочих. Среди тех, кто поехал, в том числе была главный редактор радиостанции «Беларуская маладзёжная» Жанна Литвина и ее заместитель Татьяна Мельничук. За те 10 дней мы хорошо подружились. Я поехал в Гамбург от фонда как один из переводчиков-германистов. В итоге Жанна пригласила меня в БМ делать международные новости: я каждый день просыпался в 3.40 утра, настраивал КВ приемник на немецкоязычную редакцию Deutsche Welle , быстро записывал новости по-немецки от руки, потом первым транспортом ехал на Красную,4 в Дом радио, там переводил на белорусский, готовил для диктора, потом летел на занятия в МГПИИЯ — наш иняз, — потому что в то время был студентом немецкого отделения факультета переводчиков. Со временем меня начали отправлять на пресс-конференции, репортажи. Вот так все и началось. Затянуло это дело, как выяснилось, на всю жизнь.

Первая редакция, в которой я работал, — это, естественно, легендарная «Беларуская маладзёжная» на государственном радио. Здесь, в БМ, царил настоящий дух свободы и работали выдающиеся профессионалы. Достаточно вспомнить уже упомянутых Жвнну Литвину и Татьяну Мельничук, и еще Инну Студинскую и Владимира Дзюбу, Алену Радкевич и Виталия Семашко, Валентину Стельмах и Владимира Давыдовского, начинающих мастеров микрофона Ольгу Бабак и Ирину Куропаткину, Алеся Хмельницкого и Ивана Кобзика и многих других. С нами работали лучшие звукорежиссеры Дмитрий Новиков, Анатоль Додь и, светлой памяти, Владимир Сокульский…

В редакции частыми гостями были легенды белорусской рок-музыки Кася Камоцкая и Лявон Вольский, Змитер Вайтюшкевич и Вероника Круглова — всех не перечислить, — кто только не участвовали в наших эфирах, но и часто просто проводили с нами время в 55‑м кабинете. Часто громко, хотя и располагался он точно напротив тогдашнего радийного начальника по фамилии Власенко, которого позже на этой должности сменил Сергей Булацкий. На БМ приходили известные деятели культуры и искусства, гражданские активисты, политики-оппозиционеры во главе с Зеноном Позняком и государственные деятели.

Одним из гостей наших эфиров был депутат Верховного Совета ХХIІ созыва, директор колхоза Городец, которому практически больше нигде в государственных СМИ не давали слова. После закрытия БМ, будучи кандидатом в президенты, Лукашенко божился, что сразу после избрания восстановит «Маладзёжку».  То, что он позже сделал со СМИ в Беларуси, свидетельствует, чего стоит его слово.

Закрыли нас перед первыми президентскими выборами, когда в правительстве Кебича придумали многоходовку с реорганизацией государственного телевидения и радио. В новой структуре места БМ не нашлось.

В результате абсолютное большинство коллектива решило уволиться, несмотря на то, что предложения продолжать работу в других редакциях от радийного начальства поступали. На собеседование к Булацкому нас вызывали по одному. Про решение уволиться нашему главреду Жанне Литвиной коллеги поручили сообщить мне. Довелось услышать от руководительницы  «пару ласковых», однако, таким образом, мы продемонстрировали солидарность и единство коллектива, стремление к свободе, чувство гордости и достоинство.

В 1995 году БМ зарегистрировала Закрытое акционерное общество «БМ-інфарм», которое состояло из телестудии «Студыя БМ», газеты «Беларуская маладзёжная», которую возглавила Татьяна Мельничук и радио «101,2 fm». Наше радио просуществовало немного больше месяца и года, но за это время успело завоевать успех у слушателей Минска и области — именно на этот регион мы вещали. Но то время в Беларуси существовали только три частные радиостанции. Кроме нас это были «Радио Би-Эй» и «Радио Рокс». Специфика «101,2» в том, что мы были целиком белорусскоязычные, не крутили дешевую российскую попсу (исключение составляли только корифеи русского рока). К примеру, ко мне в живой эфир приходили группы «ЧАЙФ» и «СерьГА» (Сергей Галанин).  

Как и на БМ, к нам приходили известные демократические политики, бывшие высокопоставленные государственные особы, такие как экс-председатели Верховного Совета Георгий Таразевич, Станислав Шушкевич и Мечислав Гриб. Известные белорусские ученые, художники, литераторы, этнографы, музыканты и многие другие. С «Маладзёжкі» на «101,2» работали Ольга Бабак и Ирина Куропаткина, Инна Студинская и Алесь Хмельницкий, ваш покорный слуга и еще кто-то — простите, если кого пропустил за давностью лет. За пультом сидели «наши» звукорежиссеры Анатоль Додь, Дмитрий Новиков и Владимир Сокульский. (по причине того, что он продолжал работать на госрадио, у него был смешной псевдоним — Вова Бумбастиков). Появились за пультом и талантливые новобранцы— Алесь Ляшкевич, Дмитрий Васильков, Алеся Верас, Сергей Ламандиевский (Шлёма) (через «йо». — Г. К.). Свои авторские программы начали вести музыканты Кася Камоцкая, Лявон Вольский, журналисты Сергей Ахрамович и Дмитрий Подберезский, чудесную юмористическую программу для автомобилистов делала Ольга Бабак.  

Четверть столетия назад власть уничтожила первую частную белорусскоязычную радиостанцию — «Радыё 101,2 FM». Причина была формальной, надуманной, а молодой, талантливый коллектив самобытного, по-настоящему белорусского радио вынужден был остановить свое существование.

В 1996 году в редакцию пришли выдающиеся филологи-белорусисты Олька Короткевич и Юрась Бушляков, которые скоро стали одними из лучших журналистов в Беларуси. Еще у нас появилась Вальжина Гордейчик и Галина Жарко, свой путь в журналистике именно на «101,2» начинала будущая главная редактор TUT.BY Марина Золотова.

Короче, работать в таком соцветии было просто кайф! Да и прямой эфир оказался своеобразным наркотиком, без которого жить уже было просто невозможно. Как и в любом месте со мной случались веселые вещи, от которых вначале было не до смеха. Однажды веду живой эфир и тут подо мной при включенном микрофоне ломается кресло. Я со всего маху лечу «фейсом об тейбл» — больно, блин! И выдаю целую тираду, которая абсолютно не должна была бы прозвучать в эфире по причине своей, мягко говоря, малоцензурности. Мой друг, светлой памяти, Юра Широкий, будучи заместителем руководителя «БелаПАН» Алеся Липая, позже рассказывал мне, что в тот момент ехал за рулем своего авто из аэропорта Минск‑2. У него на всю катушку орало «101,2». «Я едва в кювет не вылетел!!!», — смеялся он.

Еще случай. На меня выпал жребий быть модератором и вести живой эфир в ночь с 31 декабря 1995 года на 1 января 1996 года. В студии на Революционной, 8 все бурлило, девушки наготовили всяких вкусностей. И уже к полуночи коллеги пропустили по стаканчику-другому. В отличие от нас со звукооператором Дмитрием Новиковым. 1996 год был годом крысы. Я сижу в студии живого эфира и вдруг спинным мозгом ощущаю, что за мной скрипнула дверь. Дело в том что в студии находилась подсобка с туалетом для ведущих программ и «звукачей». Я не успел даже отреагировать на скрип, как по моему столу у меня перед носом пробежала… живая крыса! А микрофон включен, а я должен поздравлять слушателей, включать музыкальную композицию.

Удивительно, но в этот раз публика никакой нецензурщины от меня не услышала. Просто случилась заминка секунд на 9–10, я объявил песню и выключил микрофон. За те несколько секунд я вспомнил, что у нашего польского коллеги, который работал в Минске, Цезария Галиньского, была ручная крыса, с которой мне доводилось возиться у него дома, он жил в здании, где располагается Торговый дом «На Немиге». Я, наконец, обернулся, за мной, хохоча, стояли сам Цезарий, Кася Камоцкая (именно она запустила крысу мне, еще подруга называется!). Я простил им это совсем не мелкое хулиганство исключительно по причине Нового года.

И еще случай. Называется, чуйка меня не подвела. В один прекрасный день у меня по графику стояла первая смена (с 7.00 до 11.00). План наших эфиров выглядел так: музыкальная заставка, приветствие модератора, отбивка, прогноз погоды, выпуск новостей и пятиминутный блок рекламы. Реклама это не столько двигатель прогресса, но и способ для зарабатывания денег радиостанцией. В конце концов, это наши зарплаты.

И что-то накануне вечером меня словно стукнуло. Я попросил нашего звукорежиссера и моего друга Анатолия Додя научить меня готовить студию к эфиру, как ставить отбивки, в каком порядке выставлять рекламные ролики, как включать музыкальные треки. И как в воду смотрел! На работе ведущие обычно появлялись в 6 утра, плюс-минус минут 10. То же самое было и со звукорежиссерами. И вот я в полной готовности к эфиру. Смотрю на часы – полседьмого, а моего «звукача» Дмитрия Новикова нет. Вот тут и помогли мне ранее полученные от Анатолия Додя знания! Я примерно за 20 минут подготовил все заставки, отбивки, рекламные ролики.

Приближается 7 утра, «а Германа все нет». Что же, пришлось начинать сражаться с эфиром наедине. Проблема была в технической особенности нашей вещательной студии. Ведущий сидел в одной комнате, а звукооператор — за герметичным стеклом в комнате напротив. Можератор сам мог выключить микрофон, но не мог его включить. Вот и пришлось мне как угорелому летать из комнаты в комнату, включая то заставки, то рекламу и читая свой текст. Чтобы привлечь внимание коллег или других «звукачей» я целый час крутил альбом «Army of Lovers».

Прошел час, а звукорежиссера не было. Начинать второй час эфира пришлось также, как и первый. И вот, наконец, примерно в 9.15 открываются двери в студию — и туда буквально вплывают Дмитрий Новиков и Владимир Сокульский. Оба напоминали китайцев с какими то невероятно узкими глазами.

Оказывается, накануне друзья-«звукачи» решили хорошо провести время дома у Сокульского (кстати, Володя жил на Ленинградской, в 15 минутах ходьбы от работы). Там оба и заночевали. И проспали. Они пробовали улыбаться, но все равно узнали от меня о себе много нового.

Было еще много интересного, всего и не припомнишь. Разве что последние дни существования «Радыё 101,2». Было 30 августа 1996 года. День рождения нашего руководителя Жанны Литвиной.  Мы готовились поздравить, была уже вторая половина дня. Вдруг из факса вылазит какое то удивительное и малопонятное сообщение, что по причине помех, которые передатчик на частоте 101,2 МГц создает милицейским волнам, эксплуатацию нужно остановить с 1 сенятбря 1996 года. Вот такой «подарочек» получила Жанна Литвина. По иронии судьбы, она родилась в один день, месяц и год с Лукашенко. Получается, что и ему его прислуга сделала подарок.  

К тому же приближался печально известный референдум ноября 1996 года, в результате которого Лукашенко получил неограниченную власть в Беларуси. Мировое сообщество и белорусское демократическое сообщество не признали итоги так называемого «плебисцита», многие политологи и политики назвали произошедшее государственным переворотом.

В последний день вещания, 31 августа, каждый час Юрась Бушляков своим неповторимым мягким баритоном зачитывал обращение к нашим слушателям, в котором мы объясняли ситуацию и обещали вернуться. Не получилось. Закрытие «Радые 101,2 fm» стало для меня одним из самых больших разочарований и настоящим горем в моей жизни. После последних позывных мы не могли сдержать слез, а дома плакала моя мама, у которой 31 августа День рождения.

Продолжение следует…

Но продолжения не получилось. После этого Гена уже больше ничего не написал. Как и написал историю того, как он попал в «Новы Час». А позвал его к нам наш главред Алексей Кароль. Про то, чем для Гены был «Новы Час», хорошо говорит один эпизод. В мае, после предупреждения Генпрокуратуры, я предложила Гене уволиться, чтобы ему, больному, вдруг не пришлось испытать на себе никаких репрессий. И вот что мне написал Гена: «Оксана, я не крыса, которая бежит с титаника. Леша когда-то пригласил меня. Как я могу предать Его, Тебя? Степанович для меня, сама знаешь что. Как и ты. От родного, счастливого, любимого не отказываются. От Алексея и Тебя, как от остальных наших Солнышек, я никогда не откажусь. Как в свое время не отказался от БМ, так что увольняться даже формально — никогда. НЧ — мое последнее место работы.

Не для того я дожил до полтоса, хотя думал, дурак, что не дотяну. Теперь — олимпийский интерес — испытаю ли я народное счастье. Но верю. После этого нажремся».

Генка, ты так любил жизнь, в ней было столько веры и столько надежд. Как же хочется, чтобы было продолжение… Как же горько, что продолжения не будет… Или, все же, будет? В его статьях, в его вере в народное счастье. Генка, все будет так, как ты мечтал. И мы обязательно это отметим, все вместе. Кто где. А ты на небесах. Бывай, друг! Прости, если что не так…