«ТЫ ДУМАЕШЬ НАС ЭТО МИНЁТ? НЕТ, ЭТО ЗАТРОНЕТ КАЖДОГО!

После гибели минчанина Романа Бондаренко TUT.BY опубликовал заметку, которая опровергает официальную версию властей об алкогольном опьянении Бондаренко в вечер нападения. Автором заметки была Катерина Борисевич. 19 ноября Генеральная прокуратура возбудила уголовное дело из-за «разглашения врачебной тайны» и «предоставления недостоверной информации» по факту гибели Романа Бондаренко. Вечером этого же дня в квартире Катерины прошёл обыск, журналистку задержали и увезли в неизвестном направлении. Позже выяснилось, что она находится в СИЗО КГБ.

Ульяна БОБОЕД, редактор TUT.BY: «У НАС ЕСТЬ ТАКАЯ ПОГОВОРКА: „ЕСЛИ ПАДАЮТ САМОЛёТЫ — ВИНОВАТЫ ЖУРНАЛИСТЫ“»

Катя Борисевич — судебный корреспондент, и обычно занимается громкими уголовными делами. Ей часто приходится общаться с родственниками пострадавших, погибших, с людьми, которые оказались в сложной ситуации. Катя очень опытный журналист. Она всегда сдержанна, корректна. Хорошо знает беларусские законы. Она всегда очень аккуратна в высказываниях. Знает, где и какие могут быть подводные камни.

Темой Романа Бондаренко тоже занималась Катя Борисевич. Сначала писала о том, что случилось до того, как он умер, — Роман поступил в больницу в тяжелом состоянии. Она же писала и о его смерти. Связывалась с родственниками, со свидетелями того, что произошло во «Дворе Перемен».

Через день после того, как умер Роман Бондаренко, Следственный комитет распространил информацию о том, что при первичном осмотре ему диагностирована алкогольная интоксикация. И мы опубликовали заметку на эту тему. Заметку со специальным сообщением Следственного комитета.

После того как заметка была опубликована не только на TUT.BY, но и в других беларусских СМИ, в Telegram-каналах появились медицинские документы, в которых говорилось, что Роман Бондаренко не был пьян, что в его анализах, в его крови не было обнаружено этанола. И Катя получила задание проверить откуда такая информация и почему она не соответствует сообщениям Следственного комитета.

Я хочу сделать акцент на том, что Следственный комитет упоминал именно первичный осмотр и в Telegram-каналах были документы тоже именно по первичному осмотру Романа Бондаренко. Действительно, там стояла интоксикация под вопросом. Катя связалась с врачом БСМП и попросила прокомментировать эти документы. Врач объяснил, что при первичном осмотре диагноз «алкогольная интоксикация под вопросом» — нормальная практика. Пациент поступил с рвотными массами и в таком случае при первичном осмотре, когда не проведены ещё анализы, действительно ставят алкогольную интоксикацию под вопросом. Также он говорил о результатах самих анализов, по которым этанол в крови Романа Бондаренко обнаружен не был. Катя перепроверила документы, которые появились в телеграм-каналах, и получила комментарий врача. То есть выполнила обычную журналистскую работу — проверила информацию, объяснила, почему такую информацию выдал Следственный комитет, почему есть разночтения. Это делает каждый журналист каждый день — проверяет информацию, получает какие-то данные.

В этот же день вечером появилась цитата Александра Лукашенко, который, ссылаясь на Следственный комитет, говорил о том, что Роман Бондаренко был пьян. И в его цитате уже речь не велась о первичном осмотре. Звучала она так, как будто речь шла об окончательных результатах анализов.

Катя продолжала работать над историей Романа Бондаренко.

Спустя неделю, 19 ноября, связь с ней пропала. Примерно в 16:30 мы позвонили её дочке. Даша сказала, что мама вышла в магазин на 10 минут.

Из магазина Катя вернулась уже в окружении, как нам потом рассказывали свидетели, людей в балаклавах.

В Катиной квартире провели обыск, и увели её. Во время обыска забрали телефон и ноутбук. Как нам известно, Кате даже не дали поговорить с дочкой, оставить каких-то ЦУ. Не дали даже переодеться. Увезли в СИЗО КГБ. Позже перевели в СИЗО № 1 на Володарского. У этого СИЗО не очень хорошая репутация в плане условий содержания. Там довольно тяжёлые условия, не соблюдены санитарно-гигиенический нормы. Людей редко водят в душ, например.

К сожалению, никаких подробностей по Катиному делу у нас нет — её адвокат дал подписку о неразглашении. Не совсем понято, как журналист, выполнявший задание и позвонивший за комментарием, может оказаться в СИЗО. Мы можем только руководствоваться тем заявлением, которое сделала Генеральная прокуратура. Она говорила о статье 178 УК — это раскрытие медицинской тайны.

Тут есть такой момент, что на самом деле раскрыть медицинскую тайну может только тот человек, который имеет к ней доступ. Это медицинский или фармацевтический работник, которому стала известна эта тайна. У журналиста нет прямого доступа к медицинской карте. И соответственно, медицинскую тайну он раскрыть не может. Как мы предполагаем, Катю или обвинили, или будут обвинять в соучастии в преступлении. Наверное, как человека, который подстрекал к преступлению.Если обычную работу журналиста рассматривать, как подстрекательство, то не знаю, как работать дальше. Наверное, никак. Грубо говоря, если я кому-то задам вопрос на пресс-конференции — это подстрекательство к преступлению? Это достаточно серьёзный прецедент, который ставит под угрозу всю журналистскую работу в Беларуси.

Если я кому-то задам вопрос на пресс-конференции — это подстрекательство к преступлению? Это достаточно серьёзный прецедент, который ставит под угрозу всю журналистскую работу в Беларуси.

Пикантность ситуации в том, что Катя всегда сотрудничала в своей работе с силовыми структурами, со следственными органами, даже с Генеральной прокуратурой, которая сейчас её обвиняет в уголовном преступлении. Катю очень хорошо знают в этих структурах. Она многим помогала, делала интервью и с «первыми лицами», и с руководителями этих структур.

Они все с ней сотрудничали, и я думаю, что они прекрасно знают, насколько она хороший профессионал, честный человек. Мне удивительно, что они продолжают держать её под стражей. Без каких-то предпосылок к тому, чтобы они думали, что Катя может как-то не так себя вести, или на момент следствия не находиться дома. Это очень печально. Я всегда жду от людей в погонах больше достоинства.

К сожалению, мы сейчас все не уверены, что находимся в безопасности. Как-то мы в редакции шутили на эту тему. Тогда Катя просила передать ей в СИЗО Довлатова, если что-то случится. Мы не можем передать книги в передачке напрямую, поэтому я от руки стала переписывать «Компромисс». Не уверена, что это письмо дошло…

Часто Катины материалы меняли судьбы людей в лучшую сторону. Например, на сайте МВД есть список людей, которые считаются пропавшими без вести. Когда-то Катя писала материал о пропавших детях.

Катин текст прочитала девушка из России и узнала на одном из фото себя. Ещё ребенком она каким-то образом оказалась в России, и там её удочерили. Благодаря Кате она через много лет нашла своих родителей в Беларуси.

Ещё я помню, как Катя узнала про подростка-сироту, у которого случился инсульт. Врачи смогли ему помочь, он в тот момент восстанавливался. Но у него не было никого из родных. Катя организовала ему помощь, организовала людей, которые помогли ему — с реабилитацией, финансово. Она не писала материал на эту тему. Она занималась этим в нерабочее время просто потому, что эта история её зацепила.

Мы не влияем на ситуацию, а пишем о ней. Обвинять журналистов в том, что они распространяют информацию — нонсенс.

Сложно сказать, почему решили так среагировать именно на Катину публикацию. Возможно потому, что текст не соответствовал официальной точке зрения. Вообще очень странно, что виноватыми делают журналистов. У нас есть такая поговорка: «Если падают самолёты, то виноваты журналисты».

На самом же деле мы можем только отражать то, что происходит. Мы не влияем на ситуацию, а пишем о ней. Обвинять журналистов в том, что они распространяют информацию — нонсенс. Не думаю, что в Беларуси когда-то такое вообще встречалось! За выполнение редакционного задания человека держат в СИЗО, в жутких условиях. Человека, который один воспитывает несовершеннолетнего ребенка. Я думаю, что Катя очень сильно сейчас переживает за дочку! Гораздо больше, чем за себя.

Адарья ГУШТЫН, журналистка TUT.BY: «У Кати есть награды от Следственного комитета, МВД, Генпрокуратуры»

Я знаю Катю больше 10 лет. Мы познакомились в суде, потому что я и Катя, мы работали как судебные репортёры. Я работала тогда в другом издании, а Катя в то время была журналистом беларусской «Комсомольской правды». Катя — большой профессионал. Я могу даже отметить, что когда я заходила в суд и видела там Катю, я всегда понимала, что нужно работать очень оперативно, потому что Катя очень серьёзный конкурент.

Меня всегда поражало, как она тихонечко что-то пишет в своём блокнотике, потом на телефоне набирает, и это всё оказывается большим текстом с очень точными формулировками.

Катя — человек очень конкретный. Она очень точно следит за формулировками. Очень стрессоустойчивая. Это тоже очень важно, особенно в такой работе. Когда ты судебный репортёр, нужно понимать, что мы на процентов 70−80 работаем с негативной повесткой. И нужно уметь себя сдержать, не стать на сторону героя публикации, всегда взвешенно подавать материал, отражать разные точки зрения. У Кати это всегда хорошо получалось.

У Кати есть награды от правоохранительных органов — Следственного комитета, МВД, Генеральной прокуратуры, МЧС, от нотариата. Дипломы, грамоты за её материалы. За то, что она способствовала «просвещению граждан на правовую тематику» — на канцелярском языке. Сейчас это, конечно, иронично выглядит.

В своё время, генеральная прокуратура очень высоко оценивала ее вклад в эту важную работу. Но, вот сегодня мы столкнулись с тем, что генеральная прокуратура, как нам стало известно из сюжета СТВ, расследует уголовное дело против Кати.

Татьяна ШАХНОВИЧ, подруга Катерины Борисевич, журналистка: «Катя всё равно рядом. Она тут, с нами, в центре Минска!»

Удивительное дело, мы с Катей как будто чувствовали что-то!

Весь день до того, как её забрали, Катя провела в холодном здании суда — ждала, когда назначат заседание над её коллегой Сашей Квиткевич.

И неожиданно мне очень захотелось увидеть её, хотя до этого мы много дней не встречались — общались только по телефону и в мессенджерах. Днём я приехала к Кате и привезла ей капучино, картошку фри. Мы поболтали, а потом разбежались. А вечером я поняла, что мне очень хочется снова увидеть Катю. Именно в этот день. Второй раз за день.

Я звоню ей и говорю: «В шесть часов я за тобой заезжаю, и мы едем пить шампанское».

На улице темень, стоят машины. Тёмные машины, но внутри горит свет и сидят люди в чёрном. Мы с ней переглянулись, и она мне говорит: «Как же хорошо, что ты приехала! Потому что мне кажется, что меня сейчас заберут!». А я отвечаю: «О Боже! поехали быстрее отсюда!».

И мы уехали. И когда шли от машины — обсуждали весь этот ужас, происходящий вокруг. Я пыталась бодриться, быть оптимистом. А Катя спрашивает: «Ты думаешь, нас это все минёт?». Я говорю: «Конечно, конечно!». А она отвечает: «Нет! Это затронет каждого».

Мы обсудили, как хорошо, что наши дети уже выросли: «Представляешь, если бы они были маленькие, и тут такие риски!».

Мы ели оливки, итальянские сушеные помидоры, и болтали обо всем на свете. Болтали взахлёб, не могли наговориться! Был момент как будто прощания, мы будто чувствовали, что это наш последний разговор…

А на следующий день Катю задержали.

Недавно я получила от неё письмо. Она пишет: «Котик, как вспоминаю нашу последнюю встречу — смеюсь безудержно. Как мы вовремя всё успели!».

Мы успели, и это здорово.

Этот материал взят из проекта Press Club Belarus «Пресса под прессом», где собирают свидетельства репрессий против независимых медиа и журналистов в Беларуси.