Сева Новгородцев и белорусские лягушки

Би-Би-Си прощается с Севой – Новгородцев уходит из регулярного эфира. Не знаю, помнит ли он среди множества эфирных бесед разговор о белорусских лягушках, но я рассказываю коллегам и студентам об этом как о примере неизбежной виртуозности репортёрского «полёта».

Дело обычное: Сева прочитал где-то, что в Беларуси занялись производством съедобных лягушек, и милая женщина – продюсер его программы – озадачила меня необходимостью обсудить в эфире столь неожиданную тему.

Как полагается, я вызубрила – от зубов отскакивало – латинское название особой съедобной лягушки, дозвонилась в Брестскую область, где бедных квакушек собрались разводить для превращения во французский деликатес, насобирала того-сего о лягушках у нас вообще (вдруг эфир растянется минуты на две с половиной – говорить-то надо!)

Латинское название и сведения о хозяйстве в Брестской области Сева проговорил в качестве «подводки», из лондонской студии. Пару секунд мы, впрочем, посвятили теме разведения деликатесных лягушек в Беларуси и проблемам, с которыми может столкнуться хозяйство из-под Бреста в попытках выйти на европейский специфический лягушачий рынок.

А дальше…

Дальше Сева расспросил о белорусских болотах и партизанах, скрывавшихся в болотах во Вторую мировую; недобрым словом мы вспомнили мелиорацию и отдали должное программам по восстановлению болот во имя экологии Европы. К подарившим информационный повод лягушкам студия Севиным голосом вернулась разве что в самом конце – «отводке», услышать которую (с благодарностью корру, то есть, мне) удалось  лишь по нерасторопности или благодушной щедрости лондонского звукорежиссера. «Звукач», возможно, решил, что репортёру из диковинной страны, рассказавшему про необычный для постсоветской аудитории продукт, стоит дать послушать хотя бы благодарность Новгородцева за неординарный выбор темы.

После эфира я отфыркивалась и смеялась – все получилось так неожиданно и так просто! Слава Богу, мой мозг «включился» на всё ранее прочитанное, увиденное, услышанное,  и память не ошиблась в именах, цифрах, датах! Слава Севе – он так искусно провёл этот болотно-лягушачий экскурс, что сюжет превратился вдруг из кулинарно-бытового в гуманитарно-политический.

Я сейчас рассказываю об этом начинающим репортёрам, назидательно резюмируя: вы всегда должны быть в тонусе.

Потому что о чуде превращения прямым эфиром во всезнайку и умника просто невозможно рассказать! Объяснить это невозможно: как вдруг ты, зацикленный на том, чтобы не сбиться в латинском наименовании съедобной лягушки, начинаешь непринужденно и с достоинством рассуждать о великой ценности белорусских болот, спасших когда-то местных партизан и спасающих от кислородного голодания целую Европу; о реалиях и проблемах, спровоцированных таким незначительным информационным поводом!

У меня с Севой было много счастливых эфиров.

Вживую мы встретились пару раз: в Лондоне, куда меня пригласили осмотреться в головном офисе ВВС, и в ЕГУ, где на встречу с Севой сбежали с моей лекции практически все мои студенты. Вздохнув, я закрыла аудиторию, сдала ключ — и на лестнице встретилась с Новгородцевым. Сева, узнав, обрадовался и спросил, почему я здесь. Отвечала коротко: видела, что маэстро уже во власти предстоящих эмоций.

Репортёрство позволило мне наблюдать  в ответственные минуты многих – политиков, учёных, оппозиционеров, готовых сказать решительное слово, но эмоции Севы (как многих моих талантливых коллег) – это особый драйв перед началом «прямого эфира», диалога с непредсказуемой аудиторией, внимание которой надо завоевать.

Кто не испытал этого драйва, вряд ли поймёт.

Политики, учёные и оппозиционеры почему-то уверены, что аудитория только для того и собралась, чтобы их услышать. Радиожурналисты ощущают иное: ты обязан и в силах сделать так, чтобы тебя услышали, даже если слушать не хотят.

Мои «дети»-студенты через день не сдерживали восторга, но, готовя радиосюжет о встрече с Новгородцевым, вдруг обнаружили, что Сева конкретно не ответил ни на один из заданных ими конкретных вопросов. Он в ответ рассказывал как будто об ином. Но так интересно, и так, оказывается, в тему, что конкретные вопросы теряли свой заданный смысл и просились убрать их при «монтаже».

Я вспомнила для них историю про лягушек… Мы битый час обсуждали особенности талантливого полёта в «прямом эфире», подвинув строгое расписание лекций.

Впрочем, мне кажется, что Беларусь Сева заметил вовсе не благодаря мне. Маша Алиева, яркая руководительница организации «Трудящихся женщин», по моему убеждению, впервые заставила Севу влюбиться в белорусов.

Это потом были и почему-то построжавший в «Би-Би-Севе» Лёник Вольский, и Александр Помидоров с песней «Дзень без гарэлки», и другие.

Но первой изумившей Новгородцева всё-таки была Маша.

В тот момент белорусские железнодорожники надумали разделить купе в фирменных поездах на женские и мужские. «Би-Би-Сева», девизом которой было «Новости с человеческим лицом», попросила нововведение «по-человечески» объяснить, и я подсунула программе эмоциональную Машу.

Алиева так непринужденно и по-народному объяснила Новгородцеву, как пахнут в ночном купе мужские затасканные носки…

Я, простите, дохла у динамика. Продюсер Новгородцева после эфира только всхлипывала у телефонной трубки. Сева, даже время спустя, спрашивал о Маше. А Алиева при встрече со мной обязательно передавала ему приветы.

Очень жаль, что этого больше не будет.

Хотя – возможно – в вариантах Севиных коллег и последователей будет и не хуже.

Вот только не с Севой ведь!