Помните старую сказку о неизвестном герое со значком ГТО на груди: «Ищут пожарные, ищет милиция»? Этот рефрен постоянно вертится в голове, но в несколько измененном виде: «плачут пожарные, плачет милиция». С кем ни пообщаешься, все говорят о проблемах, возникающих на пустом, казалось бы, месте, о безнадеге, притеснениях. Плачут негосударственные СМИ, плачут предприниматели, плачут общественники, плачет весь директорский корпус (но — в подушку). Пожарные и милиция, как раз таки, на жизнь не жалуются.
А что, собственно говоря, произошло?
Отдушины 1991–94 годов хватило, чтобы проснулись те, в ком, несмотря на семидесятилетнюю «чистку» генофонда, жил пассионарный дух… Кто-то пошел во власть, кто-то — в бизнес, кто-то создал свои газеты… Помните? — частные предприятия росли, как грибы после дождя, кто был смел, тот и съел, активность заменяла едва ли не все прочие достоинства, и вдруг… Вдруг потихоньку, помаленьку все покатилось назад. Те, кто встали на собственные ноги и уже почти научились ходить, какое-то время не понимали, что происходит, — потому что не хотели понимать. Так лягушки в нагреваемом сосуде с водой ничего не замечают, пока не сварятся. Ностальгия по советским временам (старые песни о главном) стала хорошим музыкальным фоном действа. Пассионарии, поверившие в необратимость общественного развития, слишком поздно попытались сопротивляться. Происходящее напоминало древнюю азиатскую казнь: только вынырнул из чана с дерьмом, только поднял голову, — а уже свистит топор палача, и выбор невелик — или ныряй обратно, или голова с плеч. Была ликвидирована частная адвокатура, национализированы потребкооперация и аудит, поставлены на колени частные нотариусы… Маховик набирал и набирал обороты, режим работал по вполне определенному алгоритму, и вот — одних уж нет, а те далече, профсоюзы осознали ошибки уклонизма, вольтерьянские узы (учебные заведения) распущены или ослаблены, оппозиция превращена во врагов народа, предприниматели — в гонимых коробейников, а независимых СМИ, где можно было бы излить душу, почти не осталось. Все протесты потонули… да-да-да, в нем. «В этой стране ничего не будет», — говорят пассионарии и добавляют традиционное: «Надо ехать». И едут. Едут те, кто ещё на что-то способен, у кого есть мозги и руки, а надежды не осталось. Вот уже и журналисты с правозащитниками потянулись на Запад… Совсем плохо дело. Беларусь (да и Россия), сломавшая тоталитарное общество только для того, чтобы возвести аналогичное, всего лишь подтверждает старую истину: из обломков сарая можно построить никак не дворец, а только сарай, причем хуже. Но ведь есть и другие примеры, не правда ли?
Вместо эпилога
Морща свой лоб — вычисляя час,
благоприятнейший для зачатья, —
наша судьба выбирала нас,
как выбирают в салоне платье,
а на толкучке в Жданах прикид,
и в землю сырую бросала семя.
Мы прорастали в советских семьях
Ветхому Бытию вопреки.
Время текло — припади и пей, —
в омуте тихом вилась веревка.
Мы привыкали к судьбе своей.
Так привыкает к плечам обновка
и облегает фигуру, так
срастается с телом костюм до ночи,
пока не повесится среди прочих,
не знаю, скольких уж точно — ста
или двухсот, — в платяном шкафу.
Наша судьба нас влекла по свету,
засвечивая в паспортах графу
пятую.
Песней, похоже, спетой,
в шубе с чужого плеча — спина
едва ли прямей, чем дуга вопроса —
снег ожидала простоволосая,
Богом покинутая страна.