Максим Жбанков: Зона озона. Немного Рио на нашей парковке

В прошлую субботу случился очередной стрит-фэст Vuli­ca Brasil. Заполнил пустоватую обычно Октябрьскую пестрой массовкой. Загрузил уличными барахолками, спонтанными плясками, пестрым фуд-кортом, прикладным дизайном, радикальной стрижкой и редкой возможностью увидеть всех своих знакомых сразу. «Что здесь происходит?» — тянется c микрофоном один из них, бывший соратник по «Радио Рация». И я впервые понимаю, что не знаю, что ответить.

Как, кстати, и абсолютное большинство заглянувших на ивент тружеников СМИ. Их отчеты по событию лишь подтвердили пару тенденций нашего медиа-поля. Первая: вербальное высказывание все чаще подменяется пачкой фоток. Вторая: способность осмыслять продается все хуже. И перестает быть профессиональным качеством медийщика.

Что здесь происходит? А посмотри сам! И смотрят. Щелкают картинки. Ловят моменты. Бросают в сеть. Средний фотоотчет — пара строчек и 10–15 картинок. Глянул. Лайкнул. Скачем дальше. Чем занят? Да фотки гляжу.

Подконтрольное движение в закомплексованном обществе порождает вечную опаску действовать без отмашки и судить без шпаргалки. Как написать про «нашего» политика — в общем ясно. Как всегда. Как оценить «не наших»? Тоже — как всегда.  А тех, кто не за и не против, вообще не существует. Так разбирают что угодно — политику, образование, культуру. Привычное — значит, ненаказуемое. Но публике скучно. Она зевает и уходит в картинки. Значит будем делать картинки. Еще больше картинок.

Порочный круг: те, кто не умеет понимать события, делают ньюсы для тех, кто не умеет понимать события. Одни гонят шлак, другие потребляют. И те, и другие по ходу сами превращаются в шлак.

Кто из медийщиков после Vuli­ca Brasil рискнул сказать нашей перекормленной Instagram’ом публике горсть простых и важных вещей? Что много народу — не всегда плохо, не всегда толпа и не обязательно слет комбайнеров. Что на праздник можно и не упиться в дупель и не орать хором про Афган. Что непохожее — не страшно. Бразилия — настрой, а не приговор. И люди способны съезжаться не по списку идеологического отдела, а просто потому, что им хорошо вместе. Что расписанный граффитистами трамвайчик — не жертва вандализма, а произведение искусства. А стрит-фуд бывает вкуснее ресторанных изысков.

Но самое главное: кроме вертикали власти существует еще горизонталь общего дела и частного выбора. Спонтанная самоорганизация народа, которому не интересно быть подчиненным и зависимым.  Крейсировавший в гуще событий субботний ОМОН выглядел озадаченным: что-то явно не так, но винтить вроде не за что. Нормальный эффект. Нормальная реакция. Сбой программы —– вот зачем нужен карнавал.

Что случилось? Не Шамбала духа, а Бразилия чувств. Пусть только на сутки. Пусть в ограниченной зоне со шмоном на входе. Но это была зона озона.

Думаю, подобное почувствовал не только я. Но не написал, насколько знаю, никто.

Формат infor­t­ain­ment искушает: хватит делать смыслы, будем делать fun! Танцы-шманцы на мостовой. Цивильных молодоженов среди богемы. Литератора Клинова с детской коляской под бюстом Ленина. Зверюшек на всю стену. И бразильских чуваков с прической «взрыв на макаронной фабрике».

Такого, впрочем, может и достаточно — но в особых случаях. Для отдельной публики. Незашоренной и мобильной. Привычной к автономному культурному движу. Критичной и начитанной. Способной отыскать нужные смыслы по другим адресам.

Они уже все поняли сами. Про Буковского и Бразилию, «общество спектакля» и архипелаг Беларусь, всенародно избранного и лоукосты. Таким и вправду мы не очень-то нужны. Хватит танца с фотокамерой, just for fun. Но это меньшинство, внутренняя Европа (раз в год — Бразилия). Почти стопроцентно собравшаяся в ту субботу на Октябрьской.

А вот прочим — заложникам бодрого избиркома и досрочного голосования, жертвам контрактной системы и русского шансона, пожизненно невыездным и интуитивно несогласным — пачка фоток с нулевой организацией текста не в помощь, а во вред. Поскольку убивает смысл. Заставляет скользить по верхам, не затрагивая сути. Создает взамен понимания фантомную сопричастность. И, соответственно, иллюзию информационной работы.

«Что понял? Да ничего. А что — тут еще что-то надо понять?»