Максим Жбанков: Крылья Советов. Что показал знаменосец в Рио

В истории вокруг функционера-перформера Фомочкина, гордо развернувшего над беларускими параолимпийцами бело-сине-красное полотнище, интереснее всего две вещи: его личный геройский кураж и абсурдное медиаэхо. Отлично друг друга дополняющие: сюжетом в обоих случаях рулят «рожденные в СССР».

Именно там с невероятным упорством формировалась и тиражировалась мифология героического лузерства — вечной борьбы со всем сразу: с природой, вражьими силами (внешними и внутренними), не слишком лояльными братьями по соцлагерю, законами экономики, «непонятным народу» артом, «не тем» рок-н-роллом и неправильной культурной памятью. Почему лузерства? Потому что результаты очередных побед оказывались непредсказуемыми. Человечество как-то не спешило в коммунистическое счастье. Реки отказывались течь вспять. Цензура калечила судьбы, но не смогла убить неформатную культуру. В общем, мироздание упорно не ложилось в рамки очередного генерального плана. В комплекте с тоталитарным энтузиазмом и насаждением слепой веры в правоту «нашего дела» это порождало массовую психологию обиженной упертости и жертвенного азарта. Нас не хотят, но мы все равно правы.  Нас нагибают, а мы не гнемся. Нас не любят, но мы заставим. Броня крепка и танки наши быстры.

Здесь ключевое слово — «заставим». По сути, от Никиты Хрущева, лупившего когда-то ботинком по столу в ООН, до нынешнего Андрея Фомочкина на стадионе в Рио — один шаг. Ничего не изменилось: «красный человек» по-прежнему стоит на своем, прессует несогласных. И это не патриотизм, а корневая агрессивность чужаков в неудобном мире. Вы так? А мы вот так! Ах, не по правилам? А к черту ваши правила! Тут братишку обидели. Русские не сдаются. Русских не сдают.

И это уже не политический демарш, а жизненный выбор. Точнее, политический демарш как жизненный выбор. Миллионы отформатированных в СССР до сих пор живут с «Масквой ў галаве» (Лявон Вольский) и в проблемных ситуациях включают виртуального Матросова и ментального Корчагина. Верная метка советских — тревожная гордость пополам с поиском подстав и провокаций.

Вглядитесь в эти фотки. В нервную гримасу Андрея Фомочкина и его застывший взгляд. Так бросаются на амбразуру. Так ложатся под танки. Москва-джихад.

В этом раскладе война есть всегда. И за кордоном ты не турист. Не спортсмен. Ты — боевая машина пехоты. Вечный чувак в тельняшке, обмотанный родным флагом.

Не случайно именно эта картинка, будто выдранная из журнала «Советское фото», всплыла в сознании высказавшегося вслед событиям всенародно избранного. Он ведь тоже оттуда, из СССР. И, по большому счету, никогда оттуда не уходил.

Хаотичный медиарезонанс также вполне объясним. Это сумбурный разговор со своей внутренней Москвой. Про смысл никто особо не думает, главное — вбить в головы, что мы опять правы.

И потому можно грузить паству нелепицами и нестыковками. Это личная инициатива. Нет, решение команды. Нет, державное задание. Он герой. Нет, безответственный импровизатор. Нет, герой — так сказали в Москве. Флаг был один. Нет, два. Нет, четыре, но три отобрали. Команда возмущена действиями знаменосца. Нет, его поддерживает. Начальник нашего параолимпийского комитета дал осуждающий Фомочкина комментарий The Guardian. Нет, не давал. Все же дал, но это неправда.

Все это детали. Главное, что мы вместе навсегда. И то, что бедняжка Фомочкин, как сообщил трепетный Sput­nik, после изъятия флага не мог спать.

Тупая политическая риторика о «славянском братстве», чиновная боязнь «национализма», идеологическая правка культуры и глобальная информационно-образовательная зависимость от соседней державы, магазинные этажи русских книжек в компании пары шкафчиков беллита, русский сериальный шлак в телевизорах и международных автобусах, дубовый руссо-попс в любом рядовом заведении… В нашей схеме квазисовкового культур-администрирования спонтанная беларускасьць стабильно технически проигрывает системному «русскому импорту».

Мы — при всех виражах политики, играх с мовой и вышиваночных понтах — тихо согласны быть зависимыми. Быть провинцией. И тут «инвалид» — уже не врачебный диагноз, а состояние души.