Кристофер Моррис: Снимать моду сложнее, чем войну

В преддверии празднования Дня Победы Кристофер приехал в Минск и выступил в креативном пространстве “ЦЭХ” с открытой лекцией, рассказав о своей работе в «горячих» точках, Белом Доме и о том, почему ненавидит национализм.

“В Югославии я возненавидел националистов”

Я двадцать лет снимал войну. В 1990 году заключил контракт с журналом Time на освещение военных действий. Работал в Хорватии, Боснии, Сомали, Чечне, Афганистане, Ираке… Это было мое самое эгоистичное время. Я не думал ни о семье, ни о близких людях, ни о жене.

Первые два-три раза на войне у меня было очень мало фотографий. Мне было страшно, я был в шоке от страха, не мог сосчитать количество пальцев на руке… Если ты позволишь страху проникнуть внутрь, ничего не получится. А если не хочешь быть лузером и сделать работу хорошо, нужно уметь контролировать страх, понимать, что это всего только эмоция и использовать ее в своих целях. Со временем я научился этому.

Я хочу показать всю жестокость и брутальность войны. Ты переживаешь очень много боли, котрую видишь вокруг. Но нельзя ей поддаваться, думая, что сможешь спасти весь мир.

Для меня съемка войны была моей работой, вот и все.

Особенно мне дорога моя работа в Чечне, потому что мне позволили снимать в черно-белом формате. На протяжении четырех лет я шесть раз ездил в Чечню.

Невозможно фотографировать с расстояния в сто метров. Нужно быть очень близко от объекта съемки – в двух-пяти метрах. Да, это опасно. Пока человек стреляет, вам нужно бысто сделать кадр и убежать. Иначе может не повезти. Когда вы едете фотографировать войну, вас может преследовать фальшивое чувство безопасности, когда вы думаете, что будете снимать военные действия “сзади”.

К войне приводит человеческая глупость. К ней же приводит национализм. Люди используют патриотические чувства других людей, чтобы заставить их воевать… Я стал успешным фотографом, освещая югославский конфликт от начала до конца. Именно тогда я обнаружил в себе ненависть к национализму. Я считаю, что Югославия могла бы быть единой страной, она была бы сильной в Европе. Да, я понимаю всю противоречивость этого взгляда. Но я видел, что национальная гордость приводит к боли и страданиям гражданского населения.

Я за здоровый патриотизм. Это любовь к своей стране, но и уважение соседних государств. Америка ничем не лучше России. У националистов с этим пониманием проблемы, поэтому это явление так опасно, тем более, когда политики начинают его использовать в своих целях.

В 2000 году я приехал в Грозный по заданию Times. На тот момент я так погряз в военной съемке, что не мог понять, как мне выбраться из всего этого, был словно мышь в клетке. Мне некуда было податься, а дома ждали неоплаченные счета… Тогда, в Грозном, я чуть было не погиб, когда фотографировал одного идиота с автоматом. У меня была двухлетняя дочь, которую я почти снимал, всего одну пленку на нее потратил… Тогда я приехал в Москву, позвонил в Times и сказал, что больше не буду снимать войну.

Белый Дом и Северная Корея

Мне предложили снимать в Белом Доме. Так я ушел в политику, которая отвлекла меня от войны. Я работал не на Белый Дом, я был фотожурналистом, который там работал. У меня был график месяц через месяц – полгода в году снимал в Белом Доме, полгода работал на Times. Раз в месяц мне давали особый доступ в Белый Дом. Так я сделал серию портретов Джорджа Буша, а потом и Барака Обамы.

У обычных фотографов нет доступа к Белому Дому. У меня на получение разрешения ушло несколько месяцев. Благодаря своей работе там, я перезнакомился со всеми генералами. Я убедил их позволить мне в 2002 году поехать в Афганистан и сделать фоторепортаж о войсках специального назначения. Это был первый такой репортаж в мире. Оказалось, что мне все еще интересно снимать войну…

В 2005 году я попал в Северную Корею. Я был первым американским фотографом, которого туда пустили. Журнал Time дал визу именно мне, потому что редакторы знали, что у меня с моим опытом съемок на войне получится работать в подконтрольной среде и договариваться. По прилету у меня забрали все камеры и сказали, что ждали пишущего журналиста, а не фотографа. Но у меня все получилось.

В 2008 году, зная, что Джордж Буш скоро уйдет с поста президента, я предложил журналу Nation­al Geo­graph­ic сделать фотоисторию о Буше. Я убедил редактора, что мне нужно поручить это задание. Они согласились, чтобы я снимал историю о президенте, но не поставили ни одного снимка, где было бы лицо Буша. Чтобы проиллюстрировать жизнь президента, но не показывать его лицо, я использовал символизм, фотографировал руки, ноги, делал фото со спины.

В 2012 году я выпустил книгу «Американцы». Находился в депрессии от действий своей страны, а у Time уже не было денег, чтобы оплачивать мою работу в Белом Доме. Я делал фотографии об американцах и подсознательно искал кадры, которые отображали бы мое чувство депрессии.

Моим последним заданием от Time было сделать из Белого Дома обложку с Бараком Обамой. Это было в 2012 году. Тогда я делал много вертикальных кадров, хотя люблю горизонтальные.

«Не люблю неряшливую фотографию»

Я никогда не снимал фешн, и у меня не было такого желания. Но меня заметили по моим портретам республиканцев и предложили работать в этой сфере. Я попал в новый мир, где все нужно было моделировать. Если раньше я фиксировал реальность, ничего не меняя, то здесь приходилось создавать ее самому. Мне это кажется более сложной работой, чем фотосъемка на войне. Модели ждут твоих указаний и идей и ты должен все решать сам.

Однажды меня послали фотографировать принцессу Монако Шарлин. У нее была съемка крещения детей, работала фотограф француженка, но принцесса запретила эти снимки использовать. Я был тогда на юге Франции как раз и меня пригласили встретиться с принцессой. Мы познакомились и она попросила меня снять крещение ее детей. С тех пор я начал снимать принца и принцессу Монако. Делал для них рождественскую открытку. Во время съемок они поругались, она его даже ударила локтем… Они позволили мне увидеть то, что не позволяли другим. М‑да, очень странный мир.

Мой самый любимый период работы – военный. А больше всего горжусь своей книгой об американцах.

Чтобы начать понимать фотографию, у меня ушло 20 лет. Я пришел к этому, когда начал снимать на цифру и видел, что у меня получается в процессе съемки.

Мне нравится разная фотография, в любых жанрах. Не нравится только неряшливая фотография.

Айфон для меня – это фотоаппарат со встроенным телефоном. Хотя было время, когда я считал иначе.

Иногда работа журналиста может изменить мир. Это редкость, но так бывает. Люди по-прежнему хотят видеть самую темную сторону человечества. Поэтому так важно продолжать свое дело.