Как и зачем журналисты получают аккредитации у «ДНР», ХАМАС, «Аль-Каиды» и «Хезболлы»

Одним из самых ярких противников такой аккредитации стал Виталий Портников, написавший пост в фейсбуке следующего содержания:

«Неможливо навіть уявити собі ситуацію, у якій ізраїльський журналіст акредитується при «міністерстві інформації» адміністрації ХАМАС в секторі Газа. Неможливо навіть уявити собі ситуацію, у якій грузинський журналіст акредитується при владі Абхазії і Південної Осетії. Але право українських ЗМІ акредитуватися при «ДНР» та «ЛНР» чомусь не викликає сумніву у частини моїх колег.

Так ось, дорогі мої, у вас немає такого права — скільки заяв і петицій ви б не підписували. Ані громадянського, ані професійного, ані людського. У вас є лише одне право — право на лицемірство і дворушництво, яким ви підміняєте чесну журналістику. Саме завдяки цій підміні, у якій живуть тисячі ваших глядачів, читачів і слухачів, ми і продовжуємо знаходитись в океані брехні. Саме ви створили систему, в якій брехня — це правда, приватне — це громадське, зрада — це професійний обов’язок.

Так не можна. Не можна акредитуватися в міністерствах колабораціоністів і запевняти, що це для блага читачів. Не можна стверджувати, що якщо іноземцям можна, то вам — і поготів. Ви тут не іноземці, ви тут — громадяни. Вам повинно бути соромно хоч іноді. Хоча б вдома, якщо не в ваших редакціях».

«Детектор Медиа» попросил рассказать трех журналистов – украинского, российского и бывшего – как они сами получали аккредитацию у организаций, признанных террористическими, и как это делили их зарубежные, в том числе, израильские коллеги.

Наталья Гуменюк, «Громадське ТБ»:

«Хезболла» – важная организация для тех, кто собирается работать на юге Ливана. Например, для того, чтобы снимать Ашуру в кварталах Бейрута, которые она контролирует, фотографировать, да и в принципе там присутствовать, я аккредитовывалась у «Хезболлы» от канала «1+1»: писала им письма, получала бейджики, и так далее. Да, когда по улицам шел Хасан Насралла, мы, конечно, убирали камеры, но в целом мы могли снимать практически все благодаря этой аккредитации. Все мои коллеги, которые работают в Алеппо, точно также аккредитовываются у «Джабхат ан-Нусра», отделения «Аль-Каиды» в Сирии, и у ИГИЛ – просто женщинам сложнее у них получить аккредитацию, так что работают в основном парни.

Точно также поступают многие израильские журналисты — и в секторе Газа, и на Западном берегу реки Иордан, получая аккредитацию у ХАМАС, и у ФАТХ. Они не могут получить аккредитацию ни у «Хезболлы», ни в Иране, но для западных журналистов это обычная практика. Я получала аккредитацию и у Израиля, и у Палестины, например. Чтобы потом не возникали трудности с въездом, например, в Ливан, у многих журналистов есть два паспорта – и даже украинское государство толерирует наличие двух паспортов у журналистов: наши паспортные столы выдают второй паспорт по письменному запросу от каналов. У меня, правда, была ситуация, когда я въехала в Израиль с иранской визой – но это, скорее, исключение из правил.

Так что Портников, когда пишет, что израильские журналисты не получают аккредитацию у ХАМАС, неправ. Например, Амира Хасс, звезда израильской журналистки, обладательница всех возможных премий за журналистскую работу, дочь выжившей в концлагере Берген-Бельзен Ханны Леви-Гесс, была корреспондентом «Хаарец» в Газе – и естественно, получала такую аккредитацию, и даже жила там некоторое время.

Вопрос, скорее, в том, что мало кто рискует, и мало кого пускают. Понятное дело, что какого-то колумниста, который пишет не новости, а оды, могут просто не аккредитовать. «Громадському» тоже много раз отказывали в аккредитации в «ДНР», например. А сейчас российским журналистам отказывают в аккредитации в Турции.

Поймите: нет у журналиста другого способа проверить информацию, чем оказаться на месте –даже рискуя. И едут журналисты в Сирию, и в Иран, и в Корею – чтобы узнать, что там происходит, и получить хоть какую-то адекватную информацию. И ездить приходится неоднократно – ведь ситуация развивается. Если журналист был на Майдане, потом  в Донецке, а сейчас приехал в Украину – это ведь совершенно разные ситуации в стране, правильно? Нужно приехать и увидеть  — это основа профессии. Я, например, получила сообщение о публикации «Миротворца», находясь в Крыму. Сейчас там нет никого, кому люди могут рассказать свои истории — украинские журналисты считают, что туда не нужно ехать, потому что там все и так ясно. А людей прессуют прямо сейчас. И даже если не прессуют – как понять, что происходит там, если ты не видишь этих людей?

Можно, конечно,  воспользоваться информацией иностранных корреспондентов – но, во-первых, они и сами должны туда поехать. А, во-вторых, общение на родном языке – это совсем другое, чем общение с иностранными журналистами через переводчика. В Донецке людям легче говорить со мной, с человеком, которого они знают и понимают. Многие украинские граждане там говорят со мной на украинском языке и никогда не смеют сказать, что  украинский язык – это проблема. Я не знаю, будут ли так разговаривать с иностранными журналистами.

Вообще, мне кажется, что украинцы находятся в удивительной ситуации. Я знаю, скажем, тунисских коллег,  которых лишали паспортов и  которые долгие годы не могли официально приехать в Тунис, пробираясь туда тайком. Или иранских журналистов, которые тоже не могут вернуться в свою страну и рассказывать что-то о своей стране миру. Такая же проблема  у азербайджанских журналистов, которым невозможно работать в Нагорном Карабахе. Мы же находимся в уникальной ситуации, когда нет фактического запрета на работу в ОРДЛО только по факту обладания украинским паспортом. И это неимоверное счастье, что у нас все еще есть возможность быть там и рассказывать о жизни там.

Что касается того, что мы, якобы, легитимизируем аккредитацией так называемые «ДНР» и «ЛНР». Во-первых, журналист – не дипломат и не чиновник. Во-вторых, происходят Минские переговоры, санкционированные Совбезом ООН, решения которого имеют часто большую силу, чем даже украинская Конституция. Журналисты добывают информацию, а не легитимизируют. Например, брали интервью у Усамы бен Ладена, в том числе британские журналисты, чья страна была в антитеррористической коалиции вместе с США. И публиковали их в американских изданиях, в том числе. А ведь в операции участвовали и британские военные, что не помешало британцу Роберту Фиску сделать интервью с Бин Ладеном, например, и не только ему.

Проблема современных медиа в том, что мы все сейчас в невыигрышной ситуации. Раньше всем этим боевикам для того,  чтобы донести свое мнение, нужно было соглашаться на интервью с профессиональными журналистами – и отвечать в том числе на сложные и неудобные для них вопросы. Сейчас же, в связи с появлением ютуба, распространения интернета, и т.д. – всем этим группировкам не нужны профессиональные журналисты, и их синхроны любые агентства могут взять с каналов группировок на ютубе.  Поэтому мы реже можем задавать им сложные вопросы, а они  с радостью их избегают. Так что работать  стало сложнее, но вопрос о том, надо ли это делать – вообще не вопрос. Иначе профессиональных журналистов не должно существовать, а достаточно только пресс-служб и спецслужб.

Максим Буткевич, правозащитник:

 — В 2007 году, когда я работал на канале «1+1», в Бейруте начались масштабные оппозиционные выступления против правительства. Обычно партии в Ливане объединяются по конфессиональному признаку, но в этот раз оппозиционная коалиция была необычной: самая большая христианская партия Ливана, пара мелких суннитских партий, и шииты – то есть «Хезболла» и «Амаль». После одной из акций протеста проправительственные сунниты избили оппозиционных шиитов, и одного из них убили. В это время нас отправили в Бейрут.

Чтобы снимать в южном Бейруте, да и вообще на юге страны, ближе к границе с Израилем, нужна отдельная от правительственной аккредитация «Хезболлы», потому что они там правительство де- факто. Нам неожиданно очень помогло украинское посольство, которое прекрасно работало со СМИ. Перед началом съемок они провели с нами консультации, рассказали, что можно и чего нельзя, а также помогли с аккредитацией у правительства – это заняло примерно сутки. Эта аккредитация работала везде, на полицейских блокпостах, например, которых было очень много. Но она совсем не работала в южном Бейруте – и разрешение на съемку от «Хезболлы» мы получали также с помощью украинского посольства, у которого есть контакты со всеми действующими силами.

Процедура получения аккредитации   «Хезболлы» была довольно проста: мы с оператором приехали по указанному  адресу, поднялись на нужный этаж, позвонили по телефону, после чего – в дверь, и только после этого нам открыли. Нам выдали анкеты, с вопросами не только о телефоне и е‑мейле, а и о домашнем адресе на родине, например, о поездках в другие страны. В общем, анкеты похуже Шенгенской. Мы их заполнили, и после этого нас провели к одному из членов политсовета «Хезболлы» на тот момент, с которым у нас была запланировано интервью. Человек выглядел именно так, как обычно изображают террористов: в тюрбане, с бородой, и надо отметить, с прекрасным английским. После окончания интервью, когда мы уже выключили камеры, он стал расспрашивать нас, как дела в Украине – сказал, что давно в ней не был, почти полгода. Когда я поинтересовался у него, где же он был в Украине – он ответил, что был в Харькове, где навещал студентов, которые учатся в украинских вузах. У «Хезболлы», как и у движения «Амаль» – большая социальная программа, и они тратят очень много денег на помощь людям, которые в ней нуждаются. Помощь неформальная, естественно, но очень обширная – кому-то оплачивают отопление, кому-то – образование. Видимо, часть таких иностранных студентов, образование которых оплачивала «Хезболла», были и в Харькове. Он также сказал, что бывал и раньше в Украине – пару раз, и что у их студентов там все хорошо: они не забывают «Хезболлу», «Хезболла» не забывает о них. Сказать, что я был удивлен этими откровениями – ничего не сказать.

В конце разговора я уточнил, когда мы сможем получить аккредитацию – и он ответил, что аккредитация уже получена. Бумагу никакую нам, правда, не дали, но он сказал, что она не понадобится. Интересно, что как только мы начали снимать первые же кадры на улице, к нам тут же подошел человек, сидевший у какого-то здания на стуле. Стал расспрашивать, откуда мы, зачем снимаем, и почему наш логотип написан на иврите – а тогдашний логотип «1+1» действительно выглядел как «далет плюс далет». Как потом нам объяснили, в каждом квартале на стуле возле дома сидит такой человек, пьет кофе и постоянно наблюдает, что происходит. Когда ситуация стала несколько напряженной, на наше счастье, послышался звук мопеда, и приехал еще один тип, поговорил с первым, и «наблюдатель» ушел на свой пост. И дальше во время съемок в южном Бейруте нас везде сопровождал человек на мопеде — он и был нашей аккредитацией.

Он объяснил, в каких местах лучше не снимать – всего два-три направления, где находятся какие-то военные объекты «Хезболлы», но более нас ни в чем не ограничивали, мы могли снимать где хотели и говорить с кем хотели.

Поскольку любому гражданину Израиля запрещен въезд на территорию Ливана, израильские журналисты не могут получить аккредитацию у «Хезболлы» – у этих двух стран нет дипломатических отношений, и даже иностранные журналисты с трудом попадают в Ливан, если в их паспорте обнаруживается небесно-голубая виза Израиля. Чаще всего их вообще заворачивают в аэропорту Бейрута, в худшем случае их долго допрашивают, требуя ответить, как и когда их завербовал Моссад – а затем, опять же в лучшем случае, высылают из страны. Поэтому израильские СМИ, насколько я понимаю, берут информацию у международных агентств, работают со стрингерами, или отправляют в Ливан тех, кто не является гражданином Израиля, но работают в израильских медиа. Хотя у меня сложилось впечатление, что израильтяне не слишком интересуются тем, что происходит в Ливане.

Тут мы и подходим к вопросу, нужно ли и можно ли получать украинским журналистам аккредитацию у так называемых «ДНР-ЛНР». На самом деле, вопрос поставлен неправильно. По большому счету, вопрос в том, хотим ли мы знать, что там происходит? С лета 2014 года, когда случился Иловайск, работать без аккредитации в этих районах стало практически невозможно – я знаю это от иностранных журналистов и немногочисленных российских коллег-журналистов, а не пропагандистов. Значит, выбор такой: если важно знать, что там происходит – надо аккредитовываться, поскольку это просто мера безопасности. Если нет, и если неподписание любого документа с символикой «ДНР-ЛНР» важнее, чем информация – значит, ни ехать, ни аккредитовываться не нужно.  Но, аккредитовываясь у «Хезболлы», я не считал ее отдельным правительством на юге Бейрута, это была просто мера предосторожности, позволяющая работать в опасном месте. Также как каска на Майдане – ее носили все, даже те, кто считал, что в них стрелять не будут, например, журналисты на тот момент проправительственной газеты «Вести». С теми, кто де факто контролирует физическую безопасность людей на данной территории – или представляют опасность, что часто одно и то же – надо договориться, чтобы получить возможность работать. Иначе ты и материала не достанешь, и в лучшем случае вернешься немного потрепанным. Но просто выжить — это ведь не задача журналиста, правильно?

Конечно, аккредитация в «ДНР-ЛНР»  ставит украинских журналистов перед моральным выбором. И делать вид, что этого выбора нет – нельзя, это факт. Но что важнее – реальная картина или юридические коллизии, придется решать каждому самостоятельно.

Тимур Олевский, «Настоящее время»:

Список израильтян, которые работают в секторе Газа и на территории Палестинской автономии, огромен. Несколько человек, и примеров.

Ксения Светлова, 9 канал израильского телевидения. Она брала интервью у шейха Рантиси, лидера ХАМАС, в Газе незадолго до его гибели. Сейчас она депутат Кнессета.  С того же канала и журналист Сергей Гранкин — он постоянно получает аккредитацию ФАТХ, для работы в Рамалле. Корреспондент 10-го канала  Шломи Эльдара приезжает прямо в Газу. В принципе, любой журналист может обратиться к Армии Израиля и подписать бумагу о снятии ответственности за свою безопасность, после чего ехать на территории. Чаще всего они пользуются паспортами других стран или, если израильским, то аккредитовываются от редакций западных СМИ. Точно так же, как делают украинские журналисты в «ДНР» и «ЛНР».

Группировка ХАМАС существует уже 29 лет, а вооружение противостояние палестинцев и израильтян, населяющих регион, продолжается всю историю государства Израиль, отмечающего сегодня 68‑ю годовщину создания. Если вы хотите, чтобы конфликт в Донбассе длился так же долго, и его застали внуки, то, конечно, стоит запрещать украинским журналистам работать в ОРДЛО. У Израиля есть свои грандиозные достижения и несчастья. И призывать копировать на своей земле несчастья другого народа, — как это делает Виталий Портников — видимо, в надежде обрести таким образом успех и процветание, мне кажется глупостью. Меня пугают такие заявления, и еще больше люди, которые это комментируют. Так вообще никогда война не закончится. Путин будет рад.

Нужно учесть, что между членами группировки ХАМАС и израильтянами, помимо прочего, существуют непреодолимые социальные, культурные и, что важно, религиозные противоречия. Жители Луганска и Донецка куда более близки всей остальной части Украины. А если судить по размышлениям и выводам Виталия Портникова, то между образом мысли и отношением к жизни жителей Донбасса и самим Портниковым вообще нет никакой разницы.

Хочу также отметить, что украинские журналисты получают не аккредитацию в батальоне «ЛНР», а карточку для хоть немного безопасного пребывания на территории ОРДЛО. Я сам получал подобную карточку дважды, и в списке «Миротворца» значусь под номером 69. Один раз меня с ней расстреливали в Горловке, а второй  — без нее под Славянском. Один раз боевики Безлера, второй раз служащие ВСУ, парни из Чернигова. Так что и аккредитация страхует в девяти случаях из десяти, и даже с ней приходиться хитрить – я, например, аккредитовывался от другого СМИ.

Виталий привел плохой пример и, как мне кажется, руководствуется неправильным принципом: для него не знать, что происходит в ОРДЛО — значит быть патриотом. Между тем, информация нужна, чтобы принимать решения. И для того, чтобы информация оставалась информацией, а не превращалась в пропаганду.