Ху из ху?
О необходимости различать журналистов, блогеров, гражданских активистов и политиков говорили и представители СМИ, и представители международных организаций, и многочисленные правозащитники. Последние, впрочем, подчеркивали, что, если речь идет о нарушении права на свободу выражения мнений, то они готовы оказывать помощь всем, вне зависимости от их социального статуса либо профессии.
И все-таки почему, собственно говоря, это важно – отличать журналистов от других? Казалось бы, наше право на получение и распространение информации не шире, чем у любого другого гражданина, поскольку и нам, и ему оно гарантировано Конституцией, выше которой ничего быть не может. Задавать вопросы, фотографировать, включать камеру на мобильном телефоне и т.д. сегодня могут все, от мала до велика… В общем, видимые глазу обывателя функции журналистики сегодня выполняют все, кому не лень. И делают это, надо сказать, весьма оперативно.
Первый и самый очевидный ответ на этот вопрос: «Потому что каждый должен заниматься своим делом! Врач – врачевать, пекарь – печь, журналист – освещать события». Логика кажется железной, но пекари уже давно научились мастерски вести свои передачи и шоу на ТВ, врачи – там же лечат больных, так почему бы в «ящик», а заодно в печать и на разные сайты, не податься другого рода профессионалам – профессиональным политикам, профессиональным активистам, профессиональным блогерам? Предстать в роли ведущих аналитических рубрик, стать шоуменами, проводниками неких «мнений» (чаще всего своих собственных и соратников)?…
Еще один возможный вариант ответа: «Журналисты хоть и равные в правах с другими, но все-таки должны иметь больше привилегий». К примеру, если обычному гражданину на его запрос разные государственные органы в две недели отвечают, то журналисту быстрей должны. То есть его подтвержденный уникальный статус должен помочь ему в работе. С другой стороны, если запрашиваемые сведения – не секрет, то в идеале они должны находиться в свободном доступе в Интернете, чтобы любой гражданин в 5 минут мог «погуглить» ответ на свой вопрос…
Государственным властям, различного рода силовикам и прочим «ответственным лицам» отличать журналистов от нежурналистов нужно, например, чтобы «стращать и не пущать». То есть простого гражданина за ограждение праздника пустить можно, а вот у журналиста потребовать аккредитацию.
Судам (по крайней мере, белорусским) – чтобы обвинять тех, кто не имеет пресс-карты в «незаконном присвоении функции журналиста»…
А что же сами журналисты? Им зачем выделяться из толпы? Может быть проще быть «обычным гражданином», просто немного более любопытным, чем все остальные?.. Осторожно все примечать, позволять себе быть субъективным, руководствоваться собственными впечатлениями и мыслями на тему? Согласитесь, это же не просто «лэйзи», а «супер-лэйзи» журналистика. И, главное, вполне себе честная: «Так все и было, сам видел»…
Беда подобного подхода разве что в очень ограниченном угле зрения: стоя в центре толпы, да еще с плакатом в руках, вряд ли можно оценить весь масштаб действия, все многообразие лозунгов, заметить всевозможные провокации отдельных граждан и сторон… А журналистика – это как раз о разнообразии, о столкновении мнений, а вовсе не о «все хорошо, прекрасная маркиза», или, наоборот, «страшно жить на свете».
Впрочем, о чем журналистика и зачем она обществу, думают далеко не все представители нашей профессии, что уж говорить о людях случайных, о тех, кого где-то и кто-то однажды назвал журналистом и пошло-поехало. Ждать от них выполнения стандартов, объективности, ответственности в изложении фактов и мнений – все равно что требовать от Малахова вылечить аппендицит посредствам «голубого экрана»…
Это с одной стороны, а с другой – жизнь течет и меняется, а вместе с ней меняется журналистика. И как сегодняшние мы страшно далеки от Гиляровского, так они завтрашние будут страшно далеки от нас. И разговоры про объективность, про жанры, про отделение фактов от мнений будут наводить на них скуку, потому что мы – «ретрограды», а они – новое поколение, уже сейчас живущее в собственных гаджетах. И это объективно ждет нас в будущем, как бы ни сопротивлялись, как бы ни приводили в пример театр, который вопреки прогнозам не умер с появлением кинематографа. Потому что, положа руку на сердце, – театр тоже изменился. Изменилась манера театральной игры, изменились декорации, в опере появились электронные табло с подстрочниками… Да много ли еще какие изменения свершились?!
Так что, может, все-таки стоит признать, что журналистика стала куда более широким понятием? Что журналистами стали и те, кто никогда не встречался с принципом перевернутой пирамиды, никогда не «вымучивал» аналитические статьи, тяжелые интервью, сложные по структуре сюжеты? Да, они делают многие вещи проще, пишут и снимают по наитию и лишь о том, что им нравится, в чем заинтересованы, через что лично прошли, но так ли уж это плохо, если публика ищет мнения, если ее волнуют человеческие истории?
Если признать, что наше с вами информационное поле – не военное, то игроков на нем может быть бесконечное множество. И тем, кто делает ставку на звучание собственного голоса, нельзя отказать в этом праве. Если же война идет, тогда и про «законы военного времени» вспомнить надо, и про «дезертиров», и про «диверсантов» и «лазутчиков». В общем, вести себя ровно так, как делаем это сейчас, когда сволочью готовы назвать не только того, кто не по твою сторону баррикад, но и того, кто над схваткой.
Вот только в этом случае про журналистику действительно придется забыть. Во всяком случае, про качественную, ту, которую по праву можно называть если не совершенно независимой, то хотя бы зависимой только от запросов аудитории. Вся остальная – государственная и оппозиционная пропаганда, партийная печать, у которой свои «военные задания» и «военный тайны»… А уже в ней под маской журналиста легко затеряется любой манипулятор: будь-то заслуженный блогер, трижды сиделец или четырежды кандидат…