Анна Ефременко: белорусского языка в моей жизни за пределами стерильных рамок уроков не было вовсе

Я прочитала этот текст Холода неделю назад и не могу перестать о нем думать. Не в контексте России и татар, а в контексте того, как незаметно и вместе с тем успешно прошла денацификация Беларуси, моя денацификация в частности.

Я знаю белорусский язык, я учила его в школе, в универе, но никогда не говорила. Это знание в моем арсенале где-то рядом с умением шить: я могу взять в руки иголку и заштопать носки, но обычно этого не делаю, а просто выбрасываю рваные.

Даже сейчас с теми друзьями, которые разговаривают со мной по-белорусски, я разговариваю по-русски. В моем классе не было ни одного белорусскоговорящего ученика (а если бы и был, в лучшем случае его считали бы фриком, а в худшем — развязали бы откровенный буллинг).

Даже в универе в нашей группе будущих журналистов все говорили по-русски.

Ни о какой рефлексии о судьбе белорусского языка в моей юности и речи не было. Наоборот, владение русским казалось преимуществом: я могу читать, слушать и смотреть все, что создавалось на русском языке, я не выпадаю из культурного контекста. Мне хотелось говорить на одном языке с героями любимых книг, фильмов и сериалов (это потом наступило осознание, что я говорю с ними на одном языке через костыль перевода. И сильно позже второе озарение: перевода на язык, которым мог бы стать белорусский).

Белорусского языка за пределами стерильных рамок уроков дважды в неделю в моей жизни не было вовсе. В моей семье никто не говорил по-белорусски. И если подавляющее большинство моих друзей слышали мову хотя бы от бабушек, то мое лето проходило в российской деревне.

Я не хочу снимать с себя личную ответственность, в конце концов, на каком языке говорить сейчас — исключительно вопрос моего выбора. Но я вынуждена напомнить, что в 95‑м за русский язык как второй государственный проголосовало 83%. Одна из немногих цифр белорусской избирательной истории, в которой я не сомневаюсь.

Что дает статус государственного языка, я вижу сейчас на примере Литвы, в которой живу уже почти год. Большинство литовцев понимает русский и говорит на нем, то есть они не исключены из контекста российской культуры (это почему-то всегда становится важным аргументом).

Но двухмиллионная Литва говорит по-литовски, по-литовски учит своих детей, на литовский дублирует кино (привет белорусскому прокату, который так охотно закупал российский дубляж), по-литовски читает “Гарри Поттера”, наконец.

Кстати, о последнем: перевод книги Роулинг на белорусский случился, кажется, только в 2019‑м году. Популярное кино с белорусской озвучкой появилось в кинотеатрах только в середине 2010‑х — да и то не массово, а как часть культурного проекта vel­com. Ну а про то, на каком языке делают белорусский рэп, вы и сами все знаете.

И здесь я продолжу натягивать тяжелое пальто своей личной ответственности. Работая в TUT.BY, мы ставили тексты на русском про российских селеб, потому что “это лучше читают”.

Те самые 83% негласно передали ценность русского языка своим детям, которые стали читать по-русски охотнее, чем по-белорусски (по статистике разница в прочтениях была в 10 раз. Надо ли говорить, в чью пользу).

О детях напишу отдельно. Останься мы в Беларуси, у меня был бы шанс научить ребенка белорусскому языку. Этот шанс есть и в эмиграции: в конце концов, мы можем говорить с дочкой дома по-белорусски, здесь десятки таких примеров. Станет ли этот язык ее языком коммуникации и мыслей — большой вопрос. Ведь если ты не говоришь на нем с друзьями, не обучаешься ему в школе, он останется языком, на котором ты говоришь с мамой и папой. Немало для семьи, но недостаточно для языка. И дети моей дочери, останься она за пределами Беларуси, почти наверняка не продолжат говорить на мове. То есть в нашей семье язык умрет на втором поколении, так толком и не зародившись.

Всю свою сознательную жизнь я живу под оккупацией российского контекста. И как показал все еще тлеющий скандал с фестивалем Prad­mo­va, не я одна. Мышление человека под длительной оккупацией меняется. Поэтому я совсем не удивлена, что для белорусского фестиваля гости из России — это основное блюдо, а белорусские — аперитив перед банкетом.

Ну или давайте поговорим не про фестивали, а про медиа, если хотите. Я не знакома с преданными читателями TUT.BY из России, но я знаю сотню белорусов, каждый день читающих Медузу. Мои белорусские коллеги знают свежие новости о репрессиях против российских медиа. Но знаете что?

Совсем недавно на конференции в Риге я рассказывала про репрессии против белорусских медиа, и коллеги из России в большинстве слушали с изумлением. Что и о ком это говорит, я оставлю за скобками основного месседжа. Да у меня и ответа-то нет.

Мне сложно представить, каким было бы мое детство по-белорусски. Но я попробую. Мабыць я бы глядзела “Тытанiк”, чытала “Гары Потэра”, слухала б спачатку “Песняроў”, а потым “Крамбамбулю”. Абмяркоўвала б гэта з мацi, а яна бы разумела мяне праз слова, таму што не вывучала беларускую мову. Але, спадзяюся, пачала б разумець лепш. I размаўляць пачала б. И гэта быў бы зусiм маленькi крок для мовы, але ж вялiкi для мяне.