«Ужасно, когда собственная страна стала минным полем». Журналисты об условиях работы в Беларуси

Журналистка (пожелала остаться анонимной), Минск

— Сейчас независимому журналисту в Беларуси лучше выглядеть и вести себя максимально не как журналист. Я стала избегать слов «журналистика» и «публикация», теперь я блогер и делаю посты. И так всем спокойнее. 

У меня давно нет имени под публикациями, да и портфолио сложно составить — практически все, чем я могу гордиться, сейчас заблокировано для доступа из Беларуси, а то и вовсе на изъятых серверах. Это новая реальность, к которой пришлось привыкнуть. Но я не хочу менять профессию, которую люблю.

Я вряд ли смогу испытывать такое же удовольствие от работы в другой сфере. Мне хочется ощущать, что моя работа приносит хоть какую-то пользу не только работодателю, но и обществу. Все ещё верю, что журналистика нужна белорусам.

В итоге я нашла для себя способ продолжать рассказывать истории — теперь моя площадка исключительно соцсети. Мои подписчики благодарят за вдохновляющих героев.

Один читатель рассказал, что отписался от большинства телеграм-каналов, потому что не выдерживает потока плохих новостей, а мой блог помогает ему верить в лучшее.

Пока есть хотя бы несколько человек, которым моя работа помогает не опускать руки, я буду продолжать ее делать.

— Насколько, в сравнении с пошлым годом, изменились условия работы в Беларуси.

— Я стала намного осторожнее с чужими историями, очень боюсь кому-то навредить. Конечно, есть самоцензура, я не прошу героев делать политических высказываний, потому что это может иметь для них последствия. Но герои часто сами пусть не в лоб, но дают понять, что их волнует и что болит.

Все всё понимают и научились читать между строк.

Я знаю, что нахожусь в особых списках, каждый раз при пересечении границы меня будут ждать переговоры по рации от паспортиста, сопровождение пограничников и усиленный досмотр. И я живу с осознанием, что в любой момент за мной могут прийти, как приходили за другими коллегами. Это очень давит, но порой кажется, что я научилась с этим сосуществовать. Я не уезжаю, потому что знаю, что пока ещё могу хоть что-то делать. И есть читатели, которым это важно.

— Как ты относишься к коллегам, которые покинули Беларусь и как ты оцениваешь эффективность их работы?

— Я могу только представлять, как сложно тем, кто уехал. У меня нет иллюзий, что кому-то за границей нужны белорусские журналисты. Многие переучиваются на smm-специалистов, занимаются переводами или чем-то схожим. Мне очень жаль крутых профи, которые вынуждены были бросить любимое дело. Я и сама не застрахована от такого и прикидываю, какие у меня есть запасные варианты.

Тем, кто продолжает освещать происходящее в Беларуси удаленно, нелегко. Но это не повод снижать журналистские стандарты работы. Да, беларусская журналистика обнулилась, но на это можно посмотреть и с другой стороны — выстроить все по-новому, не принося с собой старые грабли. Важны консолидированность и взаимная поддержка независимых медиа, потому что все мы в одной лодке.

Тарас, журналист в сфере культуры

— Стало сложнее, на пару уровней сложнее, чем в 2021 году. Нужно выбирать СМИ, где публиковаться, как-то уговаривать героев общаться, это все создает дополнительные сложности, но шаблон общения уже выработан: объясняешь человеку, где публикуешься, что будешь скрывать его данные, если это необходимо.

Да, это создает дополнительные сложности, но пока остается возможность работать. Есть коллеги, которые больше связаны с информационной повесткой, политическими новостями, они остались в стране, и им работается намного сложнее.

Я пишу тексты, основываясь на уже сформулированной информации. Аналитика, материалы из разных источников — я их обрабатываю, поэтому пишу, скорее, публицистику, непосредственного общения с героями немного.

— Как делать свою работу, насколько сложнее стало в профессиональном и психологическом плане?

— Возможно, я не самый репрезентативный в данном случае собеседник, потому что мое основное направление работы не касается информационной повестки. Я сейчас работаю с проектами, которые спонсирует бизнес, речь о нативной рекламе. Здесь проблем, наверное, нет. Да, нужно контролировать процесс, подбирать собеседников, чтобы они не слишком ассоциировались с политикой,  мы не обсуждали темы, от которых в итоге пришлось бы отказываться на этапе редактуры. Подготовка стала более скрупулёзной, но сказать, что работа сильно изменилась в рекламной сфере, нельзя.

Зато работать с культурными текстами стало сложнее.

Часть героев либо не хочет общаться, либо вообще не желает, чтобы о них писали, несмотря на то, что они создают культурные продукты.

Допустим, кто-то снял и выпустил фильм, он есть в сети, но автор не желает публичности. Такие ситуации у меня случались несколько раз. Основной мотив отказа: зачем? Мол, это привлечет лишнее внимание. Это понятная ситуация, но она создает вызов, на который у меня нет ответа.

Я руководствуюсь обычной логикой: если произведение появилось в сети, я могу о нем написать. Если считаешь, что то, что ты делаешь, — небезопасно, значит это не нужно выпускать в принципе.

Читаю новости, понимаю, что происходят неприятные и опасные вещи, но у меня нет страха, который сковывает. Скорее, после 2021 года появилось чувство апатии. Стало сложнее заставлять себя работать в направлении фриланса. За январь вообще ничего не написал, только те тексты, которые у меня были на основной работе. При этом у меня ворох идей, но мне сложно заставить себя что-то делать.

Это не депрессия, такая затянувшаяся прокрастинация.

Культурная журналистика в Беларуси осталась, но она сильно поредела. Происходит очень мало событий, порой непонятно о чем писать. Общение с авторами становится проблемой, нужно прилагать больше усилий для написания и публикации. И культурное пространство стало более осторожным, разреженным. События плохо пиарятся, случается много отмен.

Если что-то все же происходит, то полуподпольно и не афишируется. Появляется ощущение такого хаоса, который можно преодолеть, только если понимаешь, где взять нужную информацию. Поэтому находишься в постоянном поиске инфоповодов, героев, понимания сути происходящих событий.

— Как ты относишься к коллегам, которые покинули Беларусь, и как ты оцениваешь эффективность их работы?

— Что касается коллег, которые покинули Беларусь, я отношусь к этому как к нормальному явлению, потому что нельзя работать в условиях преследования по политическим или выдуманным мотивам за профессиональную деятельность.

Насчет эффективности есть вопросы. Это как раз касается разных изданий, которые признаны или еще не признаны экстремистскими. Кто-то ударяется в политическую активность, игнорируя стандарты журналистики, кто-то их соблюдает, но по-своему. К примеру, я не понял, зачем делали интервью нейросети с Лукашенко на основании анализа его текстов. Возможно, это было сделано в качестве развлечения, но я не очень понимаю такой юмор. Образ серьезного издания, опубликовавшего это интервью, диссонирует с тем, что из себя представляет этот текст.

Однозначно сказать нельзя. Есть вещи, про которые можно писать не находясь в стране. А есть те, которые можно написать, только работая отсюда. Все слишком индивидуально, универсального подхода нет.

В некоторых СМИ часть журналистов выпадает из повестки, и у них получается такое фрагментарное восприятие происходящего в Беларуси. То, что так много коллег уехали из страны и не имеют доступа к информации, создает поле пробелов, которые иногда ничем не заполняются либо заполняются домыслами, непроверенной информацией. На качестве это сказывается, но лучше уж такая информация, чем никакой.

Считаю, что коллеги делают массу полезного для своих читателей, чтобы было понимание того, что вообще происходит в стране.

Ольга, журналист из Минска

— Есть ли возможность работать журналистам в Беларуси сейчас?

— Возможность есть, но нужно четко разграничивать, в каких СМИ (государственных или негосударственных) ты хочешь работать и в какой сфере. Кто-то освещает, например, темы о недвижимости. Пишут про новостройки, квартиры, жилые комплексы и, в принципе, ощущают себя на плаву. То же самое с автомобильной тематикой или какими-то лайтовыми нишевыми изданиями. Даже в условиях нынешней Беларуси работать в такой журналистике можно. Главное — не лезть в политику.

Я задействована в экологических медиа. Охрана окружающей среды неразрывно связана с гражданским активизмом. А сейчас он особенно подавляется государством. Недавний пример, когда посадили на 15 суток и продлили срок ареста директору сельского клуба под Пинском. Он помогал местным жительницам почтенного возраста отстоять от вырубки стародавние дубы на местном кладбище. Деревья все равно срубили, а парня упекли в ИВС и потом уволили. Женщин разгонял ОМОН.

Еще один пример — завод «Кроноспан» в Могилевской области. Он отравляет окружающую среду, постоянно появляется в сводках о сбросах с химпроизводств. В сегодняшних реалиях и у активиста, обнаружившего факты слива промотходов, и у журналиста, решившего написать на эту тему, появился риск, что могут посадить за правду. Многие члены нашей команды сейчас в эмиграции из соображений безопасности. Активность и гражданская позиция, которые они проявляли в регионах, стали рискованными.

Запуск БелАЭС, работа промышленных гигантов, трансграничные проекты, соблюдение международных экологических норм и соглашений, тотальная вырубка деревьев — какую тему из нынешней экологической повестки ни возьми — всё опасно. В одном случае могут заподозрить, что подрываешь устои и благополучие государства, в другом — увидеть измену государственным интересам, в третьем — что сеешь вражду в обществе.

И привлечь к административной и уголовной ответственности. За любое вольномыслие, шаг влево, вправо — расстрел. И ты сто раз подумаешь и взвесишь все риски, прежде чем взяться за освещение темы. Настала эра очень осторожной журналистики с максимальной самоцензурой. Я не работала в годы существования СССР, но, думаю, примерно так же было и в то время.

— Какая сейчас в Беларуси атмосфера для жизни и работы?

— Жизнь кардинально изменилась. Живешь на фоне постоянной звенящей тревожности и напряжения: придут, не придут с обыском. Состояние страха выматывает и приводит к стрессу. Даже когда есть повод для радости, появляется какое-то подспудное чувство вины: как ты можешь радоваться, когда другие сидят в тюрьмах и страдают?

Инструментарий для независимой журналистики в Беларуси очень сузился, хотя бы в выборе информации, которую можно процитировать и опубликовать в соцсетях. Сейчас, когда у нас повально все независимые медиа стали «экстремистскими», нельзя запостить ни одной ссылки на них. А госСМИ пишут только с одной, «правильной» точки зрения, истинно верной в этой стране.

Так же сложно стало найти и экспертов, готовых открыто что-либо прокомментировать. Многие если и дают информацию, то настаивают на праве анонимности. Бывает, доходит до абсурда: уникальный специалист, может, единственный такого уровня профессионал в своей сфере, сделал анализ и готов поделиться своей работой, опубликовать в СМИ результаты и выводы, но при этом очень просит на него не ссылаться. И ты думаешь, как выкрутиться из этой ситуации. Люди не хотят нигде светиться. И это новая реальность нашего времени.

— Как в новых условиях работы в Беларуси заботиться об информационной безопасности журналистов?

— Появились новые привычки: нельзя зайти в интернет без включенного VPN, после завершения работы надо обязательно удалить все переписки в мессенджерах и историю в браузере. В соцсетях я давно закрыла всю приватную информацию, почистила все сторис и фото, убрала геолокацию, отфильтровала список друзей, особенно тех, с кем не знакома лично, то есть максимально заблокировала все подступы для сбора досье на себя.

Практически ничем не делюсь из личной жизни. Она стала еще интимнее. Неоднократно подумаю, прежде чем что-то и где-то прокомментировать в соцсетях. И я — не единственный такой параноик. И у многих моих знакомых давно включились самоцензура и осторожность.

— А что по поводу эмигрантов?

— Я верю, что многие вернутся в новую Беларусь. Особенно те, для которых переезд был вынужденной мерой, и здесь остались родные, друзья, дом, любимые занятия. А пока хочется всем пожелать сил, терпения, крепости духа и обязательно здоровья! I Пахне Чабор!

Янина Мельникова, основатель сайта «Медиакритика», Минск

— Как живется сегодня журналисту в Беларуси на фоне тотального контроля и преследования? Как делать свою работу, насколько сложнее это в профессиональном и психологическом плане?

— Сложно живется и очень сложно работается. Журналисты всегда были людьми, которые держат руку на пульсе и пропускают через себя тысячи фактов, мнений, новостей. Сегодня в Беларуси такие новости и такие истории, что не переживать и сохранять беспристрастность невозможно. Невозможно закрывать глаза на то, как продолжаются репрессии, в том числе и против работников медиа. Невозможно не помнить о коллегах за решеткой. Невозможно делать вид, что в стране остались какие-то “безопасные” темы, хотя некоторые медиа пытаются делать ставку на не-политику.

Но не-политики сейчас в Беларуси нет. Культура, искусство, наука, образование, история — куда ни брось взгляд — репрессии в каждой отрасли. Конечно, это все сильно отражается и на психологическом состоянии журналистов, и на качестве их работы.

Сегодня найти героев, готовых открыто говорить о своих проблемах, — чудо. Найти экспертов, готовых называть свое имя публично, — чудо. Позволить себе послать журналиста в любую точку напряжения, — чудо.

Опасность стала главным критерием работы медиа.

Безопасно ли то или иное задание для журналиста? Безопасно ли общаться с тем или иным источником информации? Безопасно ли вообще оставаться в стране? Но даже если ответ на все вопросы “нет”, беларусские репортеры продолжают работать внутри страны. Часто это выглядит как военная журналистика, и это, конечно, ужасно, когда собственная страна стала минным полем…

Как делать свою работу? В целом, стандарт не поменялся: честно, взвешенно, ответственно. Без истерики и нагнетания. Но, разумеется, с большей оглядкой на последствия, с пониманием, что ты и твои собеседники рискуете оказаться преследуемыми за сам факт разговора.

— Насколько, в сравнении с прошлым годом, изменились условия работы в Беларуси?

— По сравнению с 2020 годом изменилось многое. Не все, конечно. Поскольку и раньше быть независимым журналистом в Беларуси было опасно и сложно. Но тогда коллег не судили за организацию незаконных массовых мероприятий, за стримы и прямые эфиры, не отправляли в тюрьмы за якобы препятствование работе городского транспорта, не держали месяцами в СИЗО по надуманным обвинениям в различных уголовных преступлениях.

Сегодня редакции многих независимых медиа вынуждены решать десятки совершенно новых для себя проблем: от того, что делать, когда твой ресурс заблокировали или признали экстремистским, до того, как наладить работу распределенных редакций, когда журналисты разъехались по разным странам. Вдруг оказалось, что команды — это не просто сотрудники и коллеги, с которыми мы контактируем по работе или иногда ходим на пиво. Это их семьи, их дети, кошки и собаки. Это их бытовые вопросы, их жилье над головой. Их психологическое состояние.

Целый клубок разных проблем и вопросов, которые раньше просто не возникали. Все были дома. Все были устойчивы. Все были в строю. А сегодня многие коллеги находятся в таком состоянии, что любая утренняя новость может выбить человека из седла.

Я уже не буду говорить про то, что за год многие из нас прошли через работу с психологами, антидепрессанты и прочие ранее казавшиеся слишком радикальными методы вернуться в себя.

— Как ты относишься к коллегам, которые покинули Беларусь, и как ты оцениваешь эффективность их работы?

— Мне очень не нравится постановка вопроса. Я не делю коллег на категории в зависимости от того, где находятся их физические тела. Все мы — беларусские журналисты, которые хотят оставаться в профессии. Мы разделяем более-менее одни ценности, мы сходимся в понимании важности свободы слова, важности соблюдения прав человека, важности возврата законности в страну. Кажется, здесь нет и просто не может быть разделения на уехавших и оставшихся.

Я рада за моих коллег, которые находятся в безопасности. Рада, что они, несмотря на обстоятельства, собирают часто последние силы и продолжают работать, запускают новые проекты или продолжают делать старые.

Рада, что у них есть возможность не бояться стука в дверь.

Я горжусь теми, кто остался. Я надеюсь, что понимаю их причины и мотивы. Я разделяю их желание быть в Беларуси. Но никто не знает, что будет с нами всеми — и теми, кто уехал, и теми, кто остался —  завтра. Горизонт планирования сейчас ничтожно низкий. А жизнь подбрасывает вопросы.

В чем я абсолютно точно убеждена, что беларусская журналистика будет жить. Где бы физически не были люди, они будут и сердцем, и душой, и профессиональными навыками с Беларусью.

Но даже если кто-то решит идти дальше, найдет себе новую крутую работу в медиа других стран, то остается лишь порадоваться за коллег. Это всего только будет значить, что все эти годы мы не были вещью в себе. Что мы развивались и двигались в общеевропейском направлении. Что профессиональный уровень наших коллег ничуть не ниже, чем в других странах.

Журналист европейского СМИ, которого, как и десятки других коллег, лишили аккредитации в августе 2020-го, Минск

— Как живется сегодня журналисту в Беларуси на фоне тотального контроля и преследования?

— Самое первое, что приходит на ум, как партизану. За последний год очень накопилась психологическая усталость. Такая специфическая беларусская форма выгорания. Не потому, что выгораешь от количества работы, скорее, от постоянного напряжения. Например, утром слушаешь лифт, шаги на лестнице, делать опрос на улицах — постоянный стресс и для интервьюера, и для респондента. Присматриваешься к транспорту во дворе. Бывает жесткий запрет на разговоры о ситуации в стране, когда, допустим, выбираешься на рыбалку с друзьями не из профессиональной среды. Но запреты не помогают, люди все равно начинают говорить о событиях, и это тупо портит тебе хоть и условный, но отдых. Бывает апатия. Хотя, это, наверное, туда же — к выгоранию.

— Как делать свою работу, насколько сложнее стало это в профессиональном и психологическом плане?

— Сложно в профессиональном плане. Из всего нашего многообразия экспертов я знаю лишь троих, кто остался в стране. То есть общение со всеми остальными только в Zoom и прочих приложениях.

Стало намного меньше контактов офлайн с людьми и событиями. Поход в очередной суд для репортажа — это очень стремные перспективы. Страх попасть в лапы государства, конечно, присутствует постоянно по работе. Было бы странно, если бы его не было. Это усложняет, замедляет и иногда совершенно стопорит работу. Да и освещать события в стране через мнение аналитиков вне страны — так себе занятие.

Все же пребывание людей вне контекстного поля, как ни крути, не в пользу качеству аналитики. Что касается работы в поле, это зачастую просто невозможно делать. А заочная форма всегда уступает очной. Обобщая, год пошел не в пользу профессии.

Условия работы изменились кардинально. Но, насколько я понимаю, у властей есть много разнообразных задумок, чтобы и 2021‑й казался спустя время, не таким уж и плохим).

— Как ты относишься к коллегам, которые покинули Беларусь, и как ты оцениваешь эффективность их работы?

— Нормально отношусь, без осуждения или негатива… Сам с лета 2021-го несколько раз садился на чемоданы, готовил к эвакуации собаку и семью. И вариант эвакуации остается актуальным, то есть тревожный комплект не распакован. Даже европейские прививки сделаны (улыбается. — Ред.).

По поводу эффективности, вижу, что все работают на стопроцентную мощность — насколько это возможно в таких условиях (я о редакциях крупнейших СМИ, которые релоцировались). 

Переход в Телеграм реально сузил аудиторию, насколько я вижу даже по беседам с людьми. Не раз и не два мне говорили, насколько некомфортно без привычного условного ТУТа.

Но в «телегу» на «Зеркало» не перешли: стремно, непривычно и так далее. Снизилось разнообразие картин: Телеграм-лента «Зеркала», «Свабоды» и «НН», допустим, похожи как близнецы — разница лишь в русском, тарашкевице и наркомовке. Все это объективно понятно, но вот люди сетуют.

Трудно сложить полноценную картину без работы в поле, а она попросту невозможна, опасна.