Страна не для жизни. Что значат протесты блогера Тихановского

Невозможно описать одним словом тех, кто вышел на площади нескольких городов за Тихановского после его задержания и до этого ходил на встречи с блогером по всей стране.

Почти все протестующие в Беларуси до сих пор укладывались в какие-то категории. Ипэшники — против техрегламентов, автомобилисты — против роста цен на бензин, экологи и местные жители — против застройки и вырубки сквера, оппозиционеры — против фальсификации выборов, брестчане — против аккумуляторного завода.

Пара исключений из этого ряда — молчаливые акции 2011 года и «нетунеядские» протесты в 2017‑м. Но в первом случае в рядах недовольных была в основном городская молодежь, давний и привычный оппонент власти. Системе понятно, как с ними работать: штрафы — тем, кто потише, сутки — тем, кто посмелее, отчисления из вузов — для самых непонятливых.

В 2017‑м база протестов была намного шире. На улицы вышел тот самый разношерстный и уставший от власти народ, который когда-то вознес Лукашенко на трон, а сегодня пошел за Тихановским и другими политическими блогерами в регионах.

Но три года назад у протестов был конкретный повод — декрет о тунеядстве. Приостанови его, порассаживай лидеров по СИЗО, напугай всех уголовным делом о вымышленных боевиках «Белого легиона» — дело в шляпе.

За Тихановского выходят все те же, что и в 2017‑м — уставшие, бедные, недовольные властью по всем возможным поводам. На видео из проекта «Страна для жизни» они жалуются на бесхозяйственность на местах, маленькие зарплаты, нищенские пенсии, высокие цены, ледовые дворцы, беспредел чиновников и силовиков, несменяемость президента, его риторику и моральные качества.

Власть, даже если захочет, не может пойти им на уступки, чтобы смягчить недовольство. Выполнить их требования — значит самоликвидироваться. И протестующие этого не скрывают, в их риторике нет сантиментов. Источник проблем народа они называют четко — по фамилии и в выражениях, которые едва ли законно цитировать.

Сам Тихановский, как и другие блогеры — лидеры нового протеста, не приезжает к людям со своей повесткой или часовой речью про то, какие реформы нужны Беларуси. Он приезжает с микрофоном и камерой. Полифония этого неоформленного сетевого движения — залог его массовости. Тут есть место всем. Подписывать устав партии или платить членские взносы никто не просит.

Когда вместо митинга с мегафоном даешь голос простым людям, которым уже много лет в этом отказывали, между лидером и аудиторией строится новое качество доверия. В итоге по одному призыву Тихановского, несмотря на пандемию и дождь, люди выходят на площади разных городов после его задержания. А до этого отбивают водителя «Страны для жизни» от милиции.

Нет сомнений, что если Тихановский пойдет собирать подписи для регистрации на президентские выборы, он их соберет. Еще меньше сомнений в том, что власть не допустит его к этим выборам, а в случае новых попыток вывести людей на улицы — будет запирать его на «сутки».

Сегодня сложно сказать, что будет с Тихановским и его коллегами по блогерскому цеху. Они могут стать и лидерами новой оппозиции, и быстро уйти с радаров, как многие блогеры до них, вроде звезды «нетунеядских» протестов из Гомеля Максима Филиповича. Репрессии могут их закалить и сделать еще популярнее, а могут сломать.

Но сложно не замечать, что в Беларуси в последние годы все более заметен низовой, рассредоточенный, широкий социальный протест. Акции 2017-го были первым звоночком, сейчас мы наблюдаем второй. База противников Лукашенко растет и выходит за идеологические рамки классической оппозиции.

Этот протест и его социальный размах — зеркало того широкого кризиса, в котором оказалась Беларусь. Базовой проблемой власти сегодня стало то, что она перестала давать людям какие-то новые причины ее поддерживать. А старые тают на глазах.

Лукашенко в середине 1990‑х стал президентом и смог быстро убрать всех, кто мешает его власти, потому что он дал ответ сразу на несколько народных запросов. Люди хотели власть, которая победит коррупцию, повысит уровень жизни, восстановит союз с Россией, наведет в стране порядок и хотя бы даст надежду на выход из затянувшегося кризиса.

Какие из этих или новых запросов общества власть способна удовлетворить сегодня? Кому в обществе, кроме армии чиновников, да и то не всех, она дает причины себя поддержать?

Для тех, кому важно просто иметь достойный доход, власть не может уже десять лет вырваться за свои же заветные «папиццот». Для тех, кто хочет справедливости, на смену коррупционному беспределу пришел прессинг силовиков и их филиалов, на которых висит табличка «суд».

Тем, кто хочет государственной опеки и защиты, предложили самое низкое в регионе пособие по безработице, тунеядские декреты, растущие тарифы ЖКХ, а на время пандемии — браваду без тени сочувствия и разнарядки по посещению субботника с парадом.

Сторонники союза с Западом не получают ничего, кроме 35 евро за визы когда-то в скором будущем. Да и то если нас не изолируют по периметру как чумной барак со своим взглядом на вирусологию. Сторонники союза с Россией получили глубокий и затяжной кризис по всем фронтам отношений, выставление из страны то российского посла, то российских телевизионщиков.

Даже те, кто готов потерпеть, лишь бы была надежда, что все наладится, уже давно не видят причин для такой надежды. Система потеряла способность не то что развиваться, но даже ставить понятные ориентиры для развития. Власть уже много лет не отвечает на вопрос, куда мы идем, потому что перестала себе этот вопрос задавать.

Единственная четкая задача, единственная модальность существования — сохраниться назло всем. Эта позиция безыдейна, а значит она не привлекает никого, кроме тех, кого устраивает статус-кво. И таких может быть немало, когда в стране есть деньги или шанс, что они в нее вернутся. Но мы сегодня живем в другой стране.