Максим Жбанков. Говорит. И показывает. Как быть новогодним президентом

Особая примета елового державного вещания — включение сверхнормативной «человечинки». Власть пробует быть белой и пушистой. Не потому, что вдруг размякла и подобрела. А потому, что жанр требует. Праздничные обращения политиков родом из святочных историй. Тех самых утешительных рассказиков позапрошлого века, где сперва все ужасно плохо, а потом — в последних абзацах — каким-то чудом устаканивается. И мелкие оборвыши до утра вальсируют с ангелами на заснеженных мостовых.

За потоком банальностей и общих мест (послушайте зимние речи конкретного лидера за последние года три — и поищите хоть пару отличий) обычно прячется незатейливый месидж. Пункт первый: было непросто, но мы справились. Пункт второй: будет непросто, но мы справимся. Пункт третий: в любом случае мы молодцы. Пункт четвертый (как бы потаенный): хорошо, что у нас есть я. Почему? См. пункт первый.

Новогодний президент — агент гармонии в океане хаоса. Ресурс хмельного патриотизма. Гарант душевного покоя и победительного марша нации к очередному парадному застолью по итогам очередного года. От елочки до елочки — полет нормальный. А под елочкой включаются цветные лампочки. И терминатор с расстрельным взглядом — уже почти человек. И бессменный хоккеист — вроде как свой.  А стендапер с бархатным говорком — вполне себе политик.

Новогодний спич предлагает поверить, что у политики есть сердце, а у политиков — душа.

И тут вполне можно купиться. Но совсем по другой — незапланированной спичрайтерами — причине. Не потому, что региональные фронтмэны нашей общей судьбы безупречны. А как раз напротив — потому, что они плохо справляются и с теплотой, и с душевностью. Вожди лажают, как мы. Они живые, когда сбиваются. И вот тогда их хочется искренне пожалеть.

Скованная пластика, подмороженные взгляды, напряженная читка с монитора в страхе не успеть за бегущей строкой… Им откровенно неудобно. Им некомфортно. Они так долго были главными, что разучились быть своими.

Загнанные то в полутемный кабинет с лохматой елкой, то на пустую и холодную московскую набережную, хозяева наций теряются и уходят в привычный формат вещания. Командный регистр не отключается. Язык тела — наоборот. И кто это поставил камеру под таким странным углом? Над доброй улыбкой еще работать и работать. Текстовку стоило бы порвать и выбросить — но как же к людям без шпаргалки?

Парни не празднуют. Парни трудятся. Дают установку. И вещают не от себя, а от системы. Которую почему-то зовут «мы» и предлагают считать народом. Там, где стоило бы просто пожить, начальство исполняет обязанности. Отсюда напряг. Отсюда назидательный тон и директивные пассажи. Папы нации здесь даже в святочном режиме наставляют и строят.

Чего по определению нет в любом новогоднем президенте? Честности. Искренности. Чистоты эмоций. Способности озвучить неудобное главное. Жанр не тот. Публичность — всегда спектакль. Всегда аттракцион.

И знаете что? Это заметно. Всегда чувствуешь, когда тебя работают. И если покупаешься — то не на правду жизни, а на игровой кураж. На признаки жизни там, где их, кажется, нет.

Поэтому новогодний забег симпатий-2020 выиграл для меня герой танцпола — украинский президент Владимир Зеленский.

Это не олдскульный спич в привычной громоздкой манере начальственного вещания, где селекторное совещание валит вперемешку с политинформацией и педсоветом. Не проверенный годами совка и постсовка режим сольного выхода с пресным монологом в идейно выдержанных тонах. Не тысяча первый гимн Великой Победе.

Зеленский превратил дежурную бормоталку в монтажное телешоу. Профессионально играл голосом и четко интонировал. В срок включал «квартальные» иронизмы и шансонную задушевность. Уходил с языка на язык. Поделил президентскую текстовку с хипстерами, пенсионерами и домохозяйками (и не говорите, что это похоже на клип «Океана Эльзы» — потому что это местами и вправду почти «Океан»). Прошил свой спич (возможно, чрезмерно) живыми картинками сериального класса — то ли хроника, то ли социальная реклама. Помянул между делом Сергея Жадана и прочих культурных героев. Короче, включил на полную громкость узнаваемый локальный контекст и разыграл его, как хотел. Как бы поделив свои полномочия центрового святочного вещателя с обычной массовкой — которая получила право как бы голоса как бы рядом с начальством.

Народ вроде как поговорил сам с собой. А президент просто подбросил текстовку. И это не слабость, а верный выбор в стране рассыпающегося централизма.

В начале 1960‑х обаяшку Джона Кеннеди называли первым американским теле-президентом. Сейчас Украина получила своего. И тот потолковал с электоратом на языке экранного поп-продукта.

Герой-вещатель уходит в тень прежних авторитетов и нынешних траблов, делит с простецами право на речь и, одновременно, раздает публике груз ответственности. Кто говорит? Все. И ответят за все, что будет, тоже все.

А что я? Я ж народный избранник. Ваш самопальный суперстар.