«Скорая» помощь

Пришла женщина с серьезной проблемой.

Сказала, что работает в психоневрологическом доме-интернате для взрослых. Специально туда устроилась, потому что у нее там сын. Сначала она его просто навещала, а потом решила, что нельзя вот так, урывками, — пошла сюда же работать санитаркой. И теперь, когда увидела все изнутри, днями рыдает и спать не может. 

Рассказывает ужасы. О том, что больные там — как шпроты в банке, и на одного человека метров меньше, чем на заключенного. Что там очень много вполне себе вменяемых одиноких людей, которых признали психически нездоровыми, поместили в интернат и отобрали квартиры. Что там не охрана, а звери, и издеваются они над больными по-садистски смачно…

Имени своего женщины не называет. С кем из сотрудников или родственников пациентов можно поговорить, сказать не хочет, хотя утверждает, что многие и возмущены, и шокированы происходящим. В то же время никуда они не жаловались и никому по инстанциям не писали.

Я предложила, чтобы она под видом родственника провела нашего журналиста внутрь интерната — отказалась категорически, и вообще попросила на нее не ссылаться. 

Я говорю: «Давайте мы вам дадим маленький фотоаппарат, и вы потихоньку сделаете снимки этих палат, утрамбованных людьми». Она — «Ни в коем случае, вы меня в это дело не впутывайте».

– Хорошо, давайте запишем ваш рассказ на диктофон, но фамилию вашу мы называть не будем.

– Нет, этого я тоже не хочу.

Дальше разговор у нас пошел в духе: «Вы должны, вы журналисты» — «Если вам не надо, если вы, заинтересованный человек, боитесь палец о палец ударить, то нам тем более не надо».

И все-таки, конечно, не дает покоя и эта ситуация, и этот рассказ. С одной стороны, я категорически против того, чтобы журналистов вызывали, как «скорую помощь». Ведь доходит до того, что у людей мусоропровод забьется, и они не коммунальным властям, а сразу в редакцию звонят.

С другой стороны, смелые анонимы как явление вызывают брезгливость.

С третьей, нам что, действительно, больше всех надо?

Но с‑четвертой: а вдруг всё правда, там же люди?..

Конечно, теоретически журналист должен бросить все и бежать в интернат.

Правда, «пустым» бежать бессмысленно. Там его если не выставят за дверь, то будут мило улыбаться и говорить, что пациенты у них особенные, с фантазией, и на каждого имется справка: «Верить нельзя». Хотя отдельные средобольные родственники, по понятным причинам, верят.

Практически — никуда бежать не надо. Ведь никто тебя не теребит — мол, когда же вы разберетесь с моим письмом? Потому что и письма никакого нет. А нет обращения — нет проблемы.

Вот такая ситуация. До этого случая я придерживалась твёрдого правила: прежде, чем идти в редакцию, люди должны попытаться решить свои вопросы официальным путем. И только если в ответ на их жалобы-заявления никто не пошевелился, тогда и возникает тема для журналистского материала. Но вот в таких ситуациях как быть? От своего имени донос в Минздрав что ли написать: мол, пришли люди, рассказали, просим проверить…

Давайте обсудим.