Сад надежды Грушевого

Ему – 65. Традиционное «исполнилось бы» неуместно, пока растет посаженное, заложенное, взлелеянное Грушевым.

Прийти на юбилей может любой – сбор в два часа дня,  как когда-то любой мог явиться в фонд «Детям Чернобыля» и обнаружить, что при допоздна распахнутых дверях ждут именно его. Из «любого» – среднестатистической озабоченной «мелким» и личным единицы – здесь каждого превращали в личность, побуждая думать, сравнивать, решать. Сначала – проблемы свои, потом – как будто чужие, и незаметно, но обязательно – задачу оздоровления общества. Не только от последствий радиоактивного загрязнения.

Грушевой создал команду,  жизнестойкость и цельность которой не удается, увы, повторить ни одному корпоративному сообществу. Потеряв его, люди из его команды не потеряли себя и совместно выверенной, выстраданной цели – сделать мир чище и лучше. Они по-прежнему связаны друг с другом крепче, чем узами кровного родства – общим делом, мировоззрением, ответственностью за каждого, кого приручили.

Грушевой заложил новый тип отношений в среде тех, кто получал от его команды предусмотренную (и не предусмотренную) уставом фонда «Детям Чернобыля» помощь. С отправкой за рубеж на оздоровление, лечение, стажировку, тематический семинар люди каким-то незримым образом получали импульс к действию. Возвратившиеся специалисты не просто возмущались несовершенством порядков на родине – они начинали переделывать-перестраивать-благоустраивать,  да так, что практически неизбежно становились авторитетами в своей профессиональной среде. Побывавшие в немецких, английских, швейцарских семьях детишки привозили родителям не только щедрые подарки, но и требования делать так, как подсмотрено у родителей «временных». Помню, как смутил меня когда-то 11-летний сынуля, отправленный с фондовской группой под Дрезден из-за неблагополучной щитовидки. «Мам, ешь бананы, будешь моложе», — заявило чадо по возвращении. Я только вздохнула: какие бананы в перестроечную постсоветскую пору?

Фондовские дети – а за годы деятельности на оздоровление были отправлены десятки тысяч! – создавали на родине свои сообщества, не желая забывать-терять то особенное чувство локтя, что возникло в поездке. Я встречала их через годы: подростки, юноши и заневестившиеся девчонки съезжались из разных уголков Беларуси на молодежные форумы, организованные командой Грушевого. Они привозили на оценку друзьям и соратникам проекты, созданные и работающие за сотни километров от богатой на разнообразие столицы, — и креативностью этих проектов  восхищались столичные сверстники. На форумах рождались новые идеи, разрабатывались новые планы…

До сих пор не понятное многим белорусам «гражданское общество» усилиями команды Грушевого становилось явлением – и понятным, и радостным.

Эти устремления, связи, гражданская ответственность за происходящее вокруг неизбежно и постоянно развиваются и ширятся – как растет Сад надежды, посаженный уже много лет назад женщинами различных вероисповеданий у тогда еще только заложенного храма Всех Скорбящих Радость.

Я много думала, почему обладавший завидными организаторскими способностями Грушевой не пошел в политики. Знаю, что выдвинись он, например, в президенты, поддержку обеспечили бы не только десятки тысяч связанных с фондом «Детям Чернобыля» семей, но и структуры ряда политических партий, общественных организаций.

Умный, образованный, глубоко интеллигентный и честный – он был бы прекрасным главой государства!

Лет, как минимум, еще через десять.

Не потому, что авгиевы конюшни обретшей суверенитет Беларуси не под силу разгрести интеллигентам.

Потому, что вместо «конюшен», заезженных лошадей и понурого кучера Грушевой видел и строил новый тип жизни.

Как положено честному человеку – с фундамента, а не с крыши.