«Надо смириться с тем, что Лукашенко сильнейший и на его территории ему надо подчиняться». Большое интервью с Андреем Пауком

— Начнем с больного, вы знаете, почему именно в вашей квартире случился такой обыск?

— Нет.

— Что с квартирой сейчас?

— Дверь опечатана, никто туда проникнуть не может, поэтому там все остается как есть.

— Что чувствуешь, когда видишь свой дом практически полностью разрушенным?

— Ничего, мне не жалко эту квартиру. Она кредитная, и мы с Олей — оппозиционеры-безработные — брать ее не хотели, но моя мать настояла. Она тянет и тянула выплаты со своей пенсии. Все ценные вещи мы оттуда давно раздарили, так что пускай забавляются. Они выглядят дураками, а нам политические дивиденды — нас все жалеют.

— Как ваши с Олей родители все это пережили? К ним, писали, тоже заезжали силовики.

— С семьей я не созванивался. Все подобные разговоры сходят в эмоции, а я этого не люблю. С мамой я контактирую по-минимуму. Точнее, вообще не контактирую. Еще с 2014-го, когда я активно развернул свою деятельность, у нас начались трудности в отношениях. Она переживала, что я везде лезу, что меня посадят. Я же чувствовал себя птицей высокого полета — пауком, рожденным летать, поэтому мы и ругались. Вот батя у меня тихий любитель алкоголя. Он меня не трогает. Живет своей жизнью, и я его за это уважаю.

Из того, что знаю, когда силовики к ним пришли, мамы не было дома. Открыл отец. Они что-то скопировали с маминого ноутбука. Затем поехали к теще. Там тоже что-то с ноутбука скопировали и предложили ей на камеру рассказать, как она осуждает свою дочь Ольгу Паук. Мы этот ролик пока не видели.

— Почему, когда у вас начался обыск, вы стали звонить в милицию, прокурорам и даже журналистке ОНТ?

— Я человек упрямый и решительный. Мое мнение: люди не должны молчать, но люди хотят сидеть тихо и думать, что их не тронут. Сейчас друга забрали, никто мне об этом не говорит. Общаются с Олей, потому что она деликатно дела делает. Я же считаю, все нужно рассказывать. Молчание на руку силовикам.

Моя тактика такая: мои проблемы — это не мои единоличные проблемы. Их нужно распространить по широкому кругу безучастных к этому людей. И желательно среди должностных лиц и силовиков. То, что у меня громят квартиру, это не мое горе. А их. Это они должны переживать, что у них происходит беспредел. И я им об этом сообщаю.

Они должны как-то реагировать, комментировать, но в Беларуси с этим проблема. Почему? Потому что страна живет в двух реальностях. Одна — это показуха в виде так называемого правового государства, вторая — система по понятиям. Люди, которым я набираю, должны разрываться между двумя параллельными мирами, и в итоге не знают, как действовать правильно. В итоге их бездействие красноречивее всего.

«Уверен, наша работа со звонками очень нужная, она воспитательная»

— На вашем YouTube-канале много видео, где вы звоните чиновникам. Как появилась эта идея?

— Чиновники декларируют, что они работают для народа, поэтому, как я уже говорил, моя тактика делать их соучастниками моих проблем. Раньше в Октябрьском у меня была замечательная команда госслужащих, с которыми я общался напрямую. Я ходил к ним, снимал видео, звонил им на прямые линии. Делал из этого шоу, чтобы другие люди смотрели, и у них тоже появлялись мысли. Оказавшись в Литве, я потерял доступ к своему райисполкому, там уже не поднимали трубки. А потом мы обнаружили, что у нас много других районов и министерств. Там тоже проводят прямые линии, и я стал звонить туда.

— Зачем вам это?

— Во-первых, мы имеем право на получение достоверной и правдивой информации. Во-вторых, это позволяет увидеть государство в целом: с реальной стороны и с показушной (вторая в последнее время перевешивает). В‑третьих, мы фиксируем грубость, бездействие и некомпетентность чиновников, за которые они потом будут отвечать.
Уверен, наша работа со звонками очень нужная, она воспитательная. Когда будет другая Беларусь, людям из моих роликов будет стыдно.

— Вам не будет стыдно, что вы звонили и тратили чье-то время?

— В правовом государстве мне было бы стыдно заниматься этим хулиганством. Потому что, когда ты звонишь на личный номер, это хулиганство. Ну, а давать информацию во время прямых линий — это работа чиновников.

Вообще, нет, мне не будет стыдно. Человеку стыдно, если общество его осуждает, он тогда исправляется. А когда его поддерживают, то чего стыдиться? В данном случае общество осуждает моих собеседников.

Большинство из них напоминают скорее роботов, а не людей. У них нет самокритичности и критичности к системе. Говорят штампами. Часто повторяют: «Задайте вопрос по существу», или спрашивают: «А вы сами как думаете?» чтобы найти ответ.

— Были чиновники, которые во время прямых линий вас приятно удивили?

— Были. В эту субботу я звонил в Хотимский райисполком. Уточнял, правда ли, что в их председателя стреляли. Человек на том конце провода был весьма вежлив, хотя я вел себя напористо и где-то даже хамовато. Еще один приятный человек попался мне в Комитете госимущества. Я хотел узнать, если «майбах», на котором ездит Лукашенко, государственный, могу ли я на нем покататься. С собеседником мы посмеялись и мило пошутили. Ведь теоретически это правильно, потому что государственное — это общее. Хотя практически, конечно, невозможно.

— Люди, которым вы звоните, вас узнают?

— Да, насколько мне известно, в министерстве юстиции есть даже устное распоряжение со мной не общаться. Чиновники как-то проговорились. Я писал туда электронное обращение, хотел уточнить, но ответ мне не прислали.

— Если чиновники понимают, кто им звонит, зачем они вообще с вами общаются?

— Некоторые не говорят. Например, Карпенков никогда со мной не говорил. Военные из Минобороны тоже. А все остальные, думаю, считают себя лучше, чем я, поэтому принимают вызов и пытаются меня победить. Это как на дуэли.

«Я вовлек в эту игру очень много людей. Всем им было стыдно за то, что со мной происходит»

После школы Андрей Паук планировал поступать в Гомельский медицинский университет, но не прошел по конкурсу. Чтобы не оказаться в армии, подал документы в соседний техникум, специальность «Технология и дизайн мебели». После выпуска работал в лесхозе станочником, «перекладывал дощечки».

— Это было скучно, но зато ты знакомишься с простыми людьми. Набираешься этой жизни, начинаешь их чему-то учить. Работать с таким электоратом интересно, но в какой-то момент я исчерпал себя и попросился в дом детского творчества. Там я руководил кружком рисунка и живописи.

— Как вас туда взяли?

— Я хорошо рисую. Когда в лесхоз пришел, первым делом туалет баллончиком обрисовал. Потом, правда, это все стирал… не оценили.

Работать с детьми мне не понравилось, и я уговорил руководство взять меня аккомпаниатором. Вообще я был ценный сотрудник: делал все от идеи до ее реализации, а еще умел вставить картинку в «ворд», работать в «фотошопе» (женщины-коллеги в этом не разбирались). Параллельно я уже начал сочинять пасквили. Как раз появился интернет, куда все это можно выкладывать.

У нас в районе был коллектив «Рудобельская потеха», еще в 2011‑м я решил сделать группу в «Одноклассниках» «Рудабельская паказуха», потому что показуха уже была и тогда, и мне это не нравилось. В группе мы стали обсуждать местные новости.

В 2012‑м случился успех с Ксенией Дегелько (об этом ниже. — Прим. ред.). После этого я понял, что выше работы в доме творчества. Эта система, она же тебя не поощряет, на тебя давят идеологические рамки. Мне это надоело, и в 2014‑м я уволился.

Я уже был женат, и мы с Олей воспитывали двоих детей. Жена видела во мне потенциал, ей нравились мои песни, она убедила меня, что это нужно показывать. Когда Оле выдали детскую помощь, мы купили фотоаппарат, стационарные вспышки — и начался период, когда Оля Паук стала формировать известного блогера Андрея Паука. А чтобы зарабатывать, я открыл ИП, арендовал на автостанции помещение, оказывал услугу «Фото на документы», снимал свадьбы.

А потом я встретил приятеля Василя Каченю (соавтор «Рудабельскай паказухi». — Прим. ред.), мы стали на камеру читать новости, обсуждать местные слухи, петь — в общем, веселили жителей района. Затем начали искать информацию у чиновников. Люди потянулись к нам за помощью. Я подружился с гомельским правозащитником Леонидом Судаленко. Периодически приглашал его к себе. Он оказывал местным юридическую помощь. Я все это снимал и выкладывал. Опубличивание проблем помогало их решать. Все дошло до того, что люди порой заявляли чиновникам: «Не поможете, я расскажу Пауку», и это срабатывало.

— Почему?

— Потому что, когда все выходит наружу, чиновники получают по шапке от тех, кто выше. Все должно быть тихо. Я знал, они этого боятся, и пользовался этими пороками.

А дальше из-за моей популярности на меня стали давить. Пошли всякие провокации, милиция, штрафы. Помещение отжали. Фотоуслуги я начал оказывать у себя в квартире на третьем этаже. Клиентов приходило меньше.

Как-то в Октябрьском районе собрались поменять руководителя в ОАО «Некрашинский». Люди вышли на забастовку. Они меня предупредили. Они понимали, им нужна информационная поддержка. Ситуацию опубличили, и руководителя тогда оставили.

Однажды во время педконференции я вышел с плакатом «Возьмите Паука на работу». Я же по образованию еще и учитель, и биоэколог. Меня осудили, оказалось, я не спросил у райисполкома разрешения на то, чтобы публично попросить о помощи. Но я вовлек в эту игру очень много людей. Всем им было стыдно за то, что со мной происходит.

— Почему вы так думаете? Может, всем было все равно?

— Я отец двоих детей, у меня кредитная квартира. А они не давали мне возможности найти работу. Отжали у меня помещение, подговорили всех не брать меня на работу. Меня даже скотником не брали. Хотя я думал, вот сейчас устроюсь, наснимаю материала, но они забоялись, поняли, что я буду все рассказывать. Позже, правда, в райисполкоме мне предложили вакансию лесника. Продержался я полгода.

— В те периоды, когда у вас не было работы, на что вы жили?

— После того, как я стал подвергаться гонениям, мне помогла партия ОГП. Кроме того, у меня были идеи, как развивать регион, поэтому меня заметили НГО. Их поддержка позволяла не отчаиваться в плане финансов. А вообще, пропагандисты и провластные СМИ часто обвиняли меня в том, что я проплачен Западом, но я и не скрывал, что мне платит YouTube за показ рекламы.

— Как вы оказались в Литве?

— На выборах в 2020‑м Оля была независимым наблюдателем. Я снял, как она зачитывает претензию к избирательной комиссии. Меня обвинили в хулиганстве и дали 15 суток. Правда, отсидел я только десять. Тогда всех стали выпускать и меня выпустили. Я отснял провластный митинг, фото с которого разошлись по интернету. И тут нам случайно подвернулись горящие путевки в Египет. В отпуске узнали, что нас начали травить. Появилась группа «Антипауки», там нам стали писать угрозы. Мы спросили у Андрея Стрижака, что делать? Он сказал прилетать в Вильнюс, и это было спасительным [решением].

— На что вы тут живете?

— Я фрилансер, снимаю для «Белсата», кое-что капает с YouTube.

— Ольга — это ваша жена или бывшая жена?

— Это моя первая жена, хотя второй нет. Мы разведены, но живем вместе. Так дешевле.

«Готовьтесь к тому, что «Красная зелень» всё»

В Литве Андрей Паук вместе с оперной певицей Маргаритой Левчук организовали дуэт «Красная зелень» и стали записывать сатирические песни. У некоторых роликов уже почти по миллиону просмотров. Как это все начиналось?

— Я люблю заниматься музыкой. После переезда в Литву я стал искать человека, с которым можно сделать коллаборацию. Мне подсказали: приехала какая-то певица. Так совпало, что «Белсат» нас вместе записал. Я посмотрел, действительно, поет красиво, девушка веселая. И я ей предложил записывать боевые песни. Она отказалась, но мы договорились спеть «Каляду». Выложили — и людям это зашло. На тот момент у меня уже зрела мысль песни «Ябатька» на мотив «Ямайки», но текста не было. Я снова предложил Маргарите. Она долго думала, я понял, что не согласится: не к лицу оперной диве такой глупостью заниматься. А потом вышел сюжет Азаренка «Накажи их боже». Маргарита сорвалась и предложила это перепеть. После успеха она поняла, что можно делать похожие вещи, и мы начали творить.

— У некоторых роликов почти по миллиону просмотров. Почему люди это смотрят?

— Вы смеетесь над режимом и так показываете свое несогласие и солидарность с озвученной позицией. Просмотреть, поставить лайк — это акт гражданского действия. Это было просто, легко и весело. Но сейчас «Красная зелень» в «заняпадзе». Тогда был локдаун, а теперь Маргарита много работает и не все песни принимает. У нее появилась цензура в этом плане. Петь про Ольгу Чемоданову она, например, отказалась. Возможно, она не видит достойных песен, но я уже ей и не предлагаю. Понимаю, у нее должно быть для этого настроение. Раньше, если я что-то придумал, она хваталась, а теперь она должна первой проявить инициативу.

— Есть такая вероятность, что «Красная зелень» всё?

— Да, готовьтесь к этому, хотя у нас еще есть в загашнике один клип. Он ждет своего времени.

— Вашим первым суперхитом стала песня про блогера Антона Мотолько. Как вы ее придумали?

— Мотолько я знал, он к нам заезжал в Октябрьский. Рифма «только Мотолько» вертелась у меня в голове еще за год до того, как на Антона завели уголовное дело. А потом событие подвернулось.

— Мотолько попал под статью — рифма пригодилась?

— Система беспомощна против иронии и сарказма. Они действуют старинными методами репрессий, а ты над этим смеешься. Смех — это хороший инструмент. Мотолько очень нам благодарен, он был польщен и сиял.

— Лет за десять до «Только Мотолько» у вас был еще один суперхит — песня «Я из деревни», которую спела Ксения Дегелько. Как она появилась?

—  В дом детского творчества пришла бумага, что нужно поучаствовать в конкурсе «Я лидер». Я говорю, молодежь тащится по рэпу, и предложил написать патриотический рэп. На следующий день я привез какие-то глупые стихи типа: «Бесплатно подгузники и распашонки тому, кто родил два и больше ребенка». Директор и зам мне: «Нет, ты можешь лучше. Давай». Сели мы вместе, выписали речовки из белорусской пропаганды. Я зарифмовал их, скачал подходящую минусовку из интернета. Затем мы нашли девочку, которая доверяет взрослым, и все записали. Во время записи я говорю Ксюше: «Давай ты скажешь, я из деревни!» Оно, прям, просилось. Она сказала. Вышло круто, всем понравилось. Качать стало!

Мы договорились, что я не буду это никому показывать, но у меня только появился YouTube-канал. Я загрузил туда это видео, тщеславие просило. Подписчиков у меня там было человека три. Подумал, кто это увидит, но через неделю увидели… или через три дня. И как пошло. Прихожу я однажды на работу, а у коллег глаза круглые. Из Москвы, говорят, звонят, с НТВ, спрашивают, есть ли у нас аэродром, чтобы они прилетели. С одной стороны — это все было страшно, стресс. С другой — я ликую, ведь все всё поняли. Такого успеха я уже не достигну.

— Как вы для себя понимаете, почему эта песня так выстрелила?

— С точки зрения базовых идеологических кричалок там ничего плохого, но огульно это получилась нелепость, мягко говоря. После того, как вокруг клипа возник ажиотаж, на высшем уровне стали думать, как с этим быть. Они не могли отказаться от своих идеологических лозунгов и решили: песней нужно гордиться. Это подлило масла в огонь.

— Ксения или ее родители не предъявляли вам, мол, что вы наделали?

— Она не могла этого сделать, потому что была послушным ребенком. Родители тоже ничего не говорили, хотя сразу у них был стресс. Но я же не заставлял ее петь. Я просто сделал свою работу хорошо. Однажды я сам пришел к родителям Ксюши и говорю: «Давайте выпустим с Ксюшей новогоднее поздравление к белорусской нации. Она же медийный человек». В другой стране этим бы воспользовались, девочка попала бы на телевидение, стала ведущей. Это, объяснял, даст ей толчок, но у нас все застеснялись. Только свозили ее на журфак.

Кстати, до Ксении Дегелько была еще одна провокация, и мне за нее стало страшно. В 2011 году в Октябрьском был митинг «За Беларусь». Я пошел туда фотографировать, потом поменял красно-зеленые флаги на БЧБ и сделал слайд-шоу. Загрузил в VK. Месяц никто не видел, а потом как-то зампред по идеологии, который всегда восторгался моей креативностью, посмотрел на меня и только секунды через три подал руку поздороваться.

Я понял, что-то не то. Узнал, пошел шорох. Признался во всем своей начальнице. Мы договорились, что я пойду к зампреду по идеологии, скажу, фотки мои, но кто-то их скачал и сделал такую гадость. Идеолог мне поверил или сделал вид, что поверил. А я все поудалял. Ситуацию замяли. Председатель тогда шел на повышение и этот скандал был никому не нужен, — вспоминает Паук и рассказывает, зачем переделал снимки. — Я терпеть не мог всю эту показуху. И я им показал, как бы это могло выглядеть по-другому.

— У вас нет ощущения, что реальность в Беларуси порой напоминает «Я из деревни», про которую спела Ксения.

— Сейчас все хуже. Тогда была хоть какая-то стабильность и процветание, а теперь тюрьма. Общество идет в ногу со временем, а диктатура законсервирована. Она не хочет изменений.

— С какими мыслями вы сейчас читаете новости?

— Я стараюсь их не читать, слишком много информационного шума, а пользы мне это не дает. Новости плохо влияют на психику. Я хочу вообще этого всего не знать, попасть на необитаемый остров, что ли.

— Как вы восприняли сообщения о войне в Украине? Многие, с кем приходится общаться, рассказывают, что долго не могли после этого собраться.

— У меня не было проблем с этим. Предчувствие войны у меня появилось лет за пять до нее. Ты живешь и видишь, что все идет в какую-то агрессивную сторону, что будет столкновение. И ни один я так думал. Патриотизм у нас превратился в зомбирование, а это должно быть что-то личное.

Война — способ исправления идеологических ошибок. Она позволяет ограничить права людей, замаскировать социально значимые проблемы. Сказать, мы сражаемся со злом. Для злодеев это весьма удобно. А у нас же мир злодейский. Мы живем на территории, которую захватили злодеи, но наше общество не заточено на то, чтобы сопротивляться.

«Я тоже ждал, когда будет власть хорошая, потом понял: не дождешься, пока сам чего-то не сделаешь»

— В своих видео вы активный и веселый, а все наше интервью максимально грустный. Почему так?

— Я интроверт. К тому же я во многом разочарован: в семье, в отношениях между людьми, я никому не доверяю. Все те ценности, которым учили в школе, — добродетель, честность —  в Беларуси не работают. Наша психика испорчена. Мы живем в каком-то сюрреализме, поэтому я воспринимаю этот мир с сарказмом и иронией. Я такой, потому что такая правда жизни. Ну и характер у меня такой. А еще это продукт моего детского воспитания. Я вырос в семье, где матриархат.

— Как вообще в простой белорусской семье, в глубинке, где часто срабатывает принцип «моя хата с краю», появился Андрей Паук, которому до всего есть дело?

— Ты как творческая личность, как человек, который желает себе достатка и комфорта, не можешь достигнуть целей, которые перед собой ставишь. Спрашиваешь себя, почему? Потому общество и начальники тебя ограничивают. Я тоже ждал, когда будет власть хорошая, потом понял: не дождешься, пока сам чего-то не сделаешь. Проблема белорусов в том, что они возлагают свои надежды на вертикаль — на Тихановскую, на Тихановского.

Как у нас было: «Я отдам подпись за Тихановскую — это весь мой гражданский долг». А посадили Тихановского, дальше что? Когда я понял, что нужно действовать самому, я стал любить себя, уважать себя, продвигать себя. Думал, буду примером для всех, кто не решается. Хотя может уже и решается. Все-таки даже в Октябрьском после выборов на улицу выходило человек двести.

— Как обычные люди (не чиновники) в агрогородке к вам относились?

— Люди предпенсионного возраста — скептически, как к шуту. Но они не чувствуют иронии и сарказма, воспринимают все буквально. Те же, кто понимал, почему мы выбрали такой метод, относились с уважением. Политика в Беларуси — дело страшное, а нужно, чтобы было весело. И я этим занимаюсь, играя на пороках чиновников и системы.

— В Беларуси так можно и до тюрьмы доиграться.

— Нельсона Манделу посадили. Стал знаменитым человеком. Навального посадили. Тоже культовая личность. Если к вам применяют какое-то действие, то это лишь доказывает, что вы достойный человек в условиях этой несправедливости. О вас будут помнить, вы войдете в историю.

— Вы думаете, вас не забудут на следующий день? Ну пусть через год.

— Уже не забудут. Я достаточно наследил в интернете, чтобы меня не забыли.

— Вам не кажется, что это звездная болезнь?

— Да, у меня она есть, и я желаю каждому ее пережить. Это того стоит. Я придумал аналогию: я неограненный алмаз, чтобы стать бриллиантом, общество меня должно отесать.

Проблема белорусов в том, что они не могут позволить себе себя же любить. Удовлетворить свое тщеславие. Как результат, люди не способны противостоять начальнику и готовы подчиняться. Нас со школы учат дисциплине, покорности. Это все не то. В человеке необходимо поощрять индивидуальность, но режиму это не нужно, потому что это угроза.

— Про угрозы. Сколько на вас уже уголовных дел в Беларуси завели?

— Судя по тому, что пишет ГУБОП в своем телеграм-канале, пять (по информации провластного телеграм-канала, 16 мая в отношении Паука возбудили уголовное дело за оскорбление председателя суда в Чечерске, а также опубличивание персональных данных жителя Полоцка и ложные сведения в его отношении. — Прим. ред.).

Да хоть сто, какая разница. Конечно, первый раз это было неприятно, а потом уже все равно. Даже почетно. Ты борешься со злом, зло реагирует и дает понять, насколько ты для этого зла важен. Пять «уголовок» — это значит, Паук, ты делаешь хорошую работу.

— У вас не было сомнений, а вдруг они правы?

— Они не правы, но надо смириться с тем, что Лукашенко сильнейший, и на его территории ему нужно подчиняться. Других вариантов нет.

— Никогда не жалели, что с вами все это случилось? Жили бы себе спокойно в своем Октябрьском.

— Нет, потому что я чувствую, что я изменяю мир к лучшему. В этом смысл моей жизни. Это как в сказке, где добро побеждает зло.