Художник Алексей Кузьмич: Белорус страдает от самоцензуры больше, чем от цензуры снаружи

— Творчество вашего отца тоже попало под цензуру. Расскажите об этом.

— Мой отец, тоже Алексей Кузьмич, писал женские образы, обнаженную натуру. Его недоброжелатели говорили, что он «рисовал голых баб». А в СССР такая живопись цензурировалася. Если изображение не получало идеологическую привязку (например, «Купальщицы» Александра Дайнеко), то выставочные комиссии задавали вопросы типа «А почему эта девушка просто так лежит?», «А где она работает?», «А какой посыл она несет зрителю, какую мысль?» Отец простым текстом мог послать таких людей на три буквы. Поэтому с 1975 до 1989-го у него не было персональных выставок и государственных заказов. А в то время, сделав одну работу на госзаказ, можно было год не работать.

Фото: Дарья Мартынова

Он снимал коммуналку вместе с тремя художниками — комната около десяти квадратных метров — там он жил, работал и хранил картины. Полуподвальное помещение на Володарке. Там он написал серию «В раю», посвященную женской красоте.
Озаренная светом (Серия «В Раю»). Алексей Кузьмич-старший

Красная Мадонна. 1990. Холст, масло. Алексей Кузьмич-старший

— Алексей Кузьмич-старший наиболее известен своими картинами с образами Мадонны, он говорил, что это «славянские мадонны». Отражал ли он таким образом свою национальную позицию?

— Мадонн он начал рисовать, когда встретил мою маму. Изменил свое творчество. Все, кто видели его картины, даже люди далекие от искусства, говорили, что это очень белорусские образы. Славянство для него — это не «русский мир», а все славянские народы. Родная деревня отца, Махро (Ивановский район), находится на границе с Украиной, в нашем роду есть и украинские, и польские корни. Он пытался показать белорусскую Мадонну в славянском контексте. Полагаю, у него получилось. Он всегда говорил, что искусство — вне политики, и пытался от нее абстрагироваться. Хотя в 1996 году президент открывал его персональную выставку в Национальном художественном музее, Алексей Кузьмич никогда не рисовал политических деятелей. Писал портреты своих друзей: Виктора Турова, Михаила Пташука, Алеся Адамовича, Стефании Станюты, Николая Еременко, Бориса Луценко.

Отец был православным христианином, верил в Бога, но не в того, которого предлагает церковь. Он не придерживался обрядов, ему не было существенно выполнить все, что просят дяди с бородами. И это очень похоже на ситуации с цензурой: там дяди с бородами, а тут — дяди в пиджаках.

— Почему до сих пор обнаженное тело в белорусском искусстве попадает под цензуру?

— Союз художников и Министерства культуры — это пережитки прошлого, которые в цивилизованных странах уже утилизированы. Сегодня мы живем с пережитками советского времени, уже мертвой системы. По сути, ничего не изменилось.

Если художник хоть минимально сотрудничает с государственными органами, ему нужно рекомендательное письмо от тех же архаичных институтов.

2018. Тот, кто видит. Доска, гвозди, смешанная техника. Автор: Алексей Кузьмич-младший

— Чем вы занимались, пока не пришли в искусство?

— До школы мне нравилось искусство, а школа очень не нравилось. Я учился в физико-математическом классе. После выпускного вообще не понимал, чем хочу заниматься. Пошел в вуз, просто потому, что так было нужно, получил экономическое образование. Работал то там, то здесь. Пожалуй, моя сознательная жизнь началась лет в 25, когда я занялся менеджментом творчества Кузьмича-старшего — своего отца.

В 2011 году у отца случился инсульт. Я стал проводить с ним много времени, больше углубляться в его идеи и творчество. Потом решил популяризировать его творческое наследие, организовал несколько выставок в Беларуси и, уже после его смерти в 2013‑м, за рубежом. Открыл музей на его малой родине, он получил государственный статус.

Опубликовал книгу воспоминаний о Алексее Кузьмиче в издательстве «Художественная литература». Половину текста выкинули. Отцензурировали. Понимаете, я с цензурой сталкивался, и мой отец сталкивался всю жизнь. Поэтому наболело немного, и я решил … в художественной форме изобразить свое отношение к этому вопросу (смеется. — Ред.).

Потом я закрутился в этой сфере, был за границей, интересовался музеями современного искусства. Занялся самообразованием, изучал историю и логику современного искусства. Начал что-то рисовать, абстрактную каллиграфию. Потом перешел к видеоарту, перформативной практике.

Сейчас меня интересует акционизм как наиболее свободная проявление творчества. Это искусство действия, если творец врывается в среду, где от него не ждут искусства. Уже нет предела между искусством и жизнью. Другое дело, что белорусский зритель неподготовлен и необразованн. Понимание искусства сводится к 2D-объекту, который висит на стене в раме, то есть к обычной картине.

Нельзя сказать, что я стал художником внезапно. Всегда был интерес, меня водили в музеи и театры, я пытался делать граффити … Просто я понял, что искусство — одна из немногих сфер жизни, которая имеет смысл: ты несешь созидательную функцию и делаешь что-то, в чем можешь себя исследовать и выразить. Даже в радикальном разрушительным действие есть созидательный смысл: обычные вещи, которые глаз уже не воспринимает, вдруг становятся видимыми, и есть шанс их изменить.

— Только ли цензура мешает художнику в Беларуси?

— Типичный белорус страдает от самоцензуры больше, чем от цензуры извне. Страх сидит глубоко — со времен войны, репрессий, 1990‑х годов… Мы себя постоянно ограничиваем, мы всего боимся. Я вижу это по людям вокруг. Я знаю это в том числе по себе. Чтобы сделать акцию «Щит», мне приходилось постоянно себя преодолевать. Была куча сомнений: делать, не делать, какие могут быть последствия. Я все это преодолел и сделал действие. Но это сложно мне далось. Я понимал, куда я иду, что за табличку вешаю.

— Довольны ли Вы реакцией медиа и аудитории на ваши акции?

— Предыдущую акцию, «Творец без яиц», я сделал в этом году на фестивале «Арт-Минск». Я участвовал в проекте со своими двумя видеоинсталяциями: «Саня-шик» и «Перекресток». Я исследовал контекст и систему проведения этого фестиваля, понял его глубокую коммерционность. Акция поднимала вопрос пребывания художника в поле коммерческих арт-институций. Руководство «Белгазпромбанка» и Дворца искусств, организаторы фестиваля «Арт-Минск» были очень рассерженны тем, что я не согласовывал акцию. Пришел в костюме дворника во время открытия, когда шли помпезные речи, где весь этот вылизанный салонный блеск называли современным искусством. Разбросал манифест и стал подметать. Куратор «Ельцин-центра» был у микрофона и, кажется, даже начал заикаться.

— Он, как и Алеся Иноземцева в НЦСМ, сказал что-то вроде «у нас тут перфоманс».

— Мне кажется, это свойство системы: когда художник вносит хаос, этот хаос система хочет анигилировать в себя, чтобы сбалансировать действия творца, чтобы не случилось какого-то резонанса. Часть людей, и на «Арт-Минске», и в НЦСИ, подумала, что это запланированное театральное действие, что мне заплатили деньги, чтобы я повеселил публику. В НЦСИ я сказал, что это несогласованная художественная акция.

Руководство «Белгазпромбанка», будучи умнее дирекции НЦСИ, тихонько спустила все на тормозах, ни в какую милицию не обращалось и просто не берет меня на следующие проекты. Хотя моими видеоинсталяциями они хвастались, в том числе в прессе. А НЦСМ показал, как действует система в отношении свободных художников.

Слова и действия людей, работающих в этом учреждении, не следует рассматривать как их личную инициативу. Это проявление системы. Точно таких последствий я не ожидал, но тем акционизм и интересный. Он отличается от перфоманса тем, что это не срежиссированное действие. У акционизма нет сценария. Ты делаешь действие, и от тебя не зависит, куда оно разворачивается. Вот прошло уже больше двух недель, а акция еще работает.

Пересечение. 2019. Видео-инсталляция. Сигнальная лента, жк-телевизор. Автор: Алексей Кузьмич-младший

— Каково это — проснуться медийной персоной?

— Как любой художник, я рассчитывал на внимание со стороны зрителя, но не рассчитывал, что его будет так много. Я не думал, что независимое художественное сообщество воспримет акцию почти однозначно положительно. В один день я стал известным человеком. После публикации видео акции на моем Youtube я получил около 300 сообщений в соцсетях. Интересно было первые полдня. Вечером популярность надоела. Я соскучился по времени, когда мне никто не писал и не звонил, когда у меня было время подумать об искусстве и что-то сделать. Я интроверт, очень люблю тишину. Общаться с людьми тоже люблю, но в ограниченном количестве. Очень люблю одиночество и мне кажется, что в этом ключ к успеху художника, по крайней мере для меня. Каждый черпает вдохновение из своей Вселенной, я люблю быть в собственном Вселенной.

На второй день стал просто отключать телефон. Как раз устроился на новую работу. Я зарабатываю UX дизайном — проектирую интерфейс для сайтов и мобильных приложений. Параллельно занимаюсь некоммерческим искусством. Ведь если творец пытается заработать на искусстве, то скатывается в конъюктурщину и исполнение желаний заказчика. Как правило, ничего хорошего из этого не выходит.

Теперь уже не читаю комментарии, не отвечаю на сообщения незнакомых людей. Пришлось попросту абстрагироваться.

— Отец вас поддержал бы, если бы был жив и узнал об акции «Щит»?

— Полагаю, да. Он был несогласным. Имел на все собственное мнение и не боялся его озвучивать. Хотя отец не любил модернистов, был представителем традиционной школы живописи, думаю, он бы меня поддержал. А матери акция не понравилась. Пока что мы не общаемся.

Фото: Дарья Мартынова

— В интервью раньше вы говорили, что не следите за событиями в СМИ, почему?

— Телевизор не смотрю лет пятнадцать, а новостей не читаю лет пять. Во-первых, нет времени. Во-вторых, не хочу засорять жесткий диск в своей голове. Я потребляю много информации, но понимаю, что место в голове не бесконечное, как и время. Новости в большинстве негативные — войны, убийства… Разве почитаешь в СМИ о культуре и искусстве, если это не какие-то радикальные проявления? (Улыбается. — Ред.)

Я делаю выборку информации для себя и потребляю уже кристаллизованный, качественный контент. Я люблю смотреть лекции по искусству, независимый кинематограф, старые фильмы. Не люблю массовый продукт, сегодняшние голливудские фильмы. Мне нравятся режиссеры: Ян Шванкмайер, Андрей Тарковский, художники: Ханс Хоаке, Джош Кошут, Роберт Смитсан, писатель Виктор Пелевин…

— Что должно быть в белорусских СМИ, чтобы вам захотелось их читать?

— Это не имеет значения, я все равно буду делать выборку. Я не буду читать тот контент, который мне предлагают, хочу делать его сам.

Самые важные новости и материалы в нашем Телеграм-канале — подписывайтесь!